— Аттарахрашкоми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!

Ткань на глазах шевельнулась — это покойница открыла глаза.

— Вылезай ко мне, девочка, — ласково поманил ее правитель.

Та зашевелилась, избавляясь от удерживающих тело пут савана, рывком вскинула руки, принялась выбираться наверх. Судя по относительно благополучному внешнему виду, слабо тронутому тленом, ее предали земле еще совсем недавно. Внизу осталась только черная нора — словно тайный лаз в обитель мертвых.

— Теперь раскапывай эту могилу, — указал на соседнюю клумбочку мудрый Аркаим. — Раскапывай сверху, там, где голова. Чтобы быстрее подружку высвободить.

Олег передернул плечами, кинул вымазанный в земле меч под ноги холопа и пошел в лагерь. Ему происходящее никакой радости не доставляло. Разумом он понимал, что на земле есть очень много дел, которые не приносят удовольствия, от должности палача и вплоть до нелегкого труда золотаря — однако работу сию все равно необходимо выполнять. Умом понимал — но на душе все равно оставался очень нехороший осадок.

Правитель трудился несколько часов — если можно так назвать процесс руководства оживающими мертвецами. Копали те, естественно, сами. Каждый восставший из небытия тут же принимался освобождать соседа, затем они вдвоем освобождали двух других, потом четверых — и так далее. Вскоре в месте вечного упокоения ни одной клумбы уже не осталось. Вымазанные в земле, дурно пахнущие, темные фигуры замерли, ожидая следующей команды.

— Представляю изумление будущих археологов, — пробормотал Олег, — когда они раскопают здешние селения. Десятки городов, сотни селений — и ни одного захоронения. Разве только случайно какое где уцелеет.

— Ты о чем, господин? — не поняла рабыня.

— Совесть мучает…

Со стороны кладбища подошел довольный правитель, кивнул:

— Я подожду темноты. Ночью смертные особенно пугливы. Мыслю, пары дней хватит, чтобы разбудить в горожанах совесть. Ты молодец, чужеземец. И вправду придумал, как Киву без воинов одолеть.

— Слабое место есть всегда, — пожал плечами Олег.

— Но какую виру с них истребовать, когда раскаются?

— Нам нужны сильные мужчины, мудрый Аркаим. Воины. Столицу так просто захватить не получится. Раджаф не позволит. Он ведь тоже маг. Нужна армия. Нормальная, из живых людей. Из тех, кто сможет отличить воина от безоружного, мужчину от ребенка и во время штурма не станет убивать всех подряд. Чтобы захватить столицу понадобится много людей. Все города на нашем пути должны будут вооружить и выставить отряды из мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет.

— Ты хочешь воевать с моим братом ополченцами? — удивился правитель. — У него же сильная армия, ты сам ее видел и сражался с ней! Он просто затопчет эту толпу своей конницей!

— У тебя тоже была крепкая сотня из черных смолевников, — напомнил Середин. — После того, как мы сразились у тебя во дворе, твоей сотни не стало, как и сотни из дворцовой стражи Раджафа. А это, я уверен, были его лучшие люди. Из них уцелело всего двадцать бойцов, из которых половина ранены и небоеспособны. Сотня на сотню. Почти размен. Я воевал с Раджафом несколько недель, разбил его мелкие отряды и разгромил в первой из битв. Да и во второй потрепал немало. Так что, мудрый Аркаим, его сильная армия ныне превратилась в дым. У него после моего похода осталось в лучшем случае несколько полноценных сотен, а с ними мы как-нибудь управимся, если наберем достаточно ополченцев.

— Он тоже может набрать ополченцев.

— Ну и что? — усмехнулся Олег. — Ведь у тебя есть кумаи и стеклянные стрелы, которые они умеют сбрасывать с огромной высоты.

— Какой смысл в орлах, если Раджаф научился бороться с ними? Ты забыл, что он сотворил с моими птичками в прошлый раз? Половина из них оказалась ранена и не исцелилась до сих пор.

— Ты просто неправильно использовал их, мудрый Аркаим. — развел руками Олег. — Твой брат сам выбрал место для битвы, приготовился к сражению, с помощью магии собрал всех пернатых, что только обитают в ваших лесах, и швырнул их против твоих орлов. Но птицы, бросающие стрелы с высоты полета, применяются не во время битвы, а до нее. Если Раджаф желает использовать ополченцев, для начала он должен собрать их в столицу, вызвать к себе из многих городов. Пусть твои кумаи летают над Каимом и забрасывают стеклянными стрелами любые скопления людей. Особенно мужчин. А уж тем более — мужчин, идущих большой колонной по дороге. Это будет происходить по всей стране, во всех местах. Лесные птицы, собранные большой стаей в одном месте — это страшная сила. А птицы, рассеянные по лесам — всего лишь птицы, которые не страшны могучим орлам. Раджаф не сможет остановить атаки на колонны, идущие по разным дорогам в разных краях страны. Ты сам обмолвился, мудрый Аркаим, что ополченцы — это не воины. Они не готовы умирать, они привыкли возделывать землю и растить детей. Когда их начнут убивать сотнями еще в пути, когда они поймут, что перемещаться по дорогам опасно, что идущие к Раджафу рискуют никогда не вернуться домой — они просто разбегутся. На помощь к твоему брату не придет никто. Вообще. Останутся только самые преданные сотни, выжившие после второй битвы, да горожане столицы. И все! Собери хотя бы пару тысяч ополченцев — и они сомнут отряды Раджафа просто числом, своей массой. Я поставлю их широким фронтом, двину вперед, и после начала сечи они обойдут противника, окружат его. И все, на этом битва прекратится. Враг или сдастся, или погибнет. Надеюсь, в твое отсутствие кумаи смогут наполнять стрелами свои нагрудные сумки?

— Разумеется, — задумчиво кивнул правитель. — Этому искусству обучены жители одного отдаленного селения высоко в горах, само существование которого я храню в тайне. Забрасывать врага стрелами еще до начала битвы? Не дать ему дойти до места сражения? Как просто и гениально. Пожалуй, я правильно сделал, что простил тебя, чужеземец. Это хорошо, что сейчас ты со мной, а не… не с другим.

Вечером был ужин с запеченной в тесте ветчиной, которую оставалось только подогреть над огнем, с густым сладким медом в восковых шариках, которые разламывались только во рту, а потому совсем не пачкали руки, с хмельным пивом, еще не успевшим добродить в подвалах дворца, а потому пенистым и пахнущим хлебом.

Ведуну выпало по жребию сторожить коней в последнюю смену, на рассвете, а потому вечером он смог разбавить сласти медовые сладостями невольницы, чтобы потом заснуть, раскинувшись в густом овечьем мехе и совсем забыв о грядущих холодах.

— Друже, вставай… Вставай, друже… — разбудил Олега тихий голос купца.

Вокруг было темно и тихо, если не считать далекого настырного кваканья не заснувшей осенней лягушки. Ведун на ощупь нашел саблю, подтянул ближе, потом нащупал штаны и рубаху, начал одеваться:

— Сейчас, иду!

Когда он выбрался из темной палатки под слабое, рассеянное сияние звезд, Середину показалось, что на улице очень даже светло, никаких костров не нужно. Он кивнул Любоводу: