Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня нет времени, я зашел только сказать тебе об этом. Надо кое с чем разобраться.
Голоса из гигантского телевизора соскользнули со стены и легли между ними, словно тонкая пелена обвила их разговор: приглашенный эксперт заговорил об эскалации насилия между полицейскими и преступниками, другой знаток объявил AK-4 не обычным для грабителей оружием, последней выступила женщина – пресс-секретарь полицейского управления; она сообщила, что полиция еще не вышла на след оставшегося в живых грабителя.
– Послушай, папа, увидимся в другой раз, я тебе позвоню.
Красный коврик у входа. Как долго он ждал прихода Лео – и вот он уже снова уходит.
– А как же обед? Мясо? Иван, я столько наготовил для тебя и твоего парня!
Даксо поднял сковороду, словно предъявляя доказательство. Лео потянул из заднего кармана зажим для денег, в основном пятисотки, отсчитал четыре купюры.
– Хватит?
Даксо взмахнул руками, покачал головой.
– Это слишком много.
– Оставь себе. Мы с отцом пообедаем как-нибудь в другой раз.
И он вышел, тем же решительным шагом, что и вошел, и Иван двинулся за ним, он не успел даже прихватить пальто, а ведь осторожное тепло, которое прокралось в этот день, так же крадучись ушло. Было сыро, как осенью. Как, по воспоминаниям, было в той Югославии, которую он покинул ради Швеции в шестидесятых и граница которой с Венгрией проходила по реке под названием Драва. Теперь он спешил догнать старшего сына – у ресторана, носящего то же название.
– Лео, постой.
– Извини, у меня правда нет времени. Встреча.
– Но у тебя много денег.
Это заставило его остановиться.
– По-твоему, что-то не так, папа?
– Да, всего через несколько часов после освобождения – не так. Я думал…
Иван замолчал, и Лео понял, почему. К ним приближались, ежась от холода и сунув руки в карманы курток, двое мужчин лет пятидесяти. Оба кивнули Ивану, словно знали его, он кивнул в ответ, так бывало нередко, люди пытались, сами не сознавая почему, держать себя с ним дружелюбно.
– …что ты сжег все в той проклятой печке, перед нашим арестом.
– Нашел сегодня в лесу. Если правильно искать, они растут чуть ли не везде.
Быстрый взгляд на окна ресторана «Драва». Стоят там, не скрываясь, и злобно пялятся на них, Даксо и его ледяная жена, даже притворяться перестали.
– И… ради чего все это, папа?
– Что?
– Почему было так важно пригласить меня на обед? Проконтролировать? Поинтересоваться моими планами на будущее?
Позади любопытной парочки рестораторов светился голубым телевизор. Еще кадры с места ограбления.
– Я понимаю. Ты сидел, смотрел новости. Не беспокойся. Я к этому дерьму отношения не имею.
Он огляделся, в основном чтобы избежать отцовского взгляда – взгляда, который мог увидеть больше.
В столице начинался вечер. Но как поразительно пустынно, тихо.
– Папа, я сегодня вышел на свободу. Ты правда думаешь, что я сразу же пойду на ограбление? Даже тот легавый в это не верит, за мной абсолютно никто не следит.
– Ты опоздал. А теперь куда-то торопишься. Сегодня, у ворот, у меня было чувство… я как будто пытался уговорить тебя. Как в прошлый раз. Не делать этого. Тогда ты остался в живых.
Отец, убежденный, что спас сыну жизнь.
Сын, когда-то убежденный, что спас жизнь своей матери.
– Папа, не смешивай наши ковры.
Он дернулся, его отец.
– Ты это о чем, Лео?
– А ты не помнишь? Как я приходил к тебе в тюрьму?
Они помнили, оба.
И все же старший покачал головой.
– Нет.
– Не помнишь?
– Про ковры не помню.
– Не помнишь, как бывает, когда кто-нибудь верит, что спас жизнь – а потом как кто-нибудь другой просто выдергивает ее из-под него?
Гигантский телевизор за ресторанным окном. Выпуск новостей перешел к остальному миру. Виды небоскреба ООН в Нью-Йорке, смешанные с нарезкой кадров какой-то где-то войны.
Вот тут-то Лео впервые улыбнулся.
– Слушай, да не беспокойся ты так. Окажись я сегодня в том магазине, там такого не случилось бы. Когда я участвую в деле, перестрелок не бывает. Мои напарники не погибают.
– Лео, никогда больше не делай этого! Срок, следующий срок – этому не будет конца!
– Меня там не было. Я же сейчас здесь, верно?
– Никогда в жизни, ясно? Вам всем в прошлый раз чертовски повезло. Вы украли двести двадцать один автомат, ограбили до фига инкассаторских машин и банков, потом взорвали бомбу в центре Стокгольма. Но тебя, Лео, приговорили только за ограбление двух банков! Феликса и Винсента – вообще за один-единственный банк! Столько же дали и мне, мне, который присоединился к вам в самом конце. Это же невероятное везение. Прокурор работал спустя рукава. Но ты пойми одну вещь: за те годы, что вы сидели по разным тюрьмам, срок давности вовсе не истек. Горы бумаг по-прежнему лежат в толстых папках и ждут своего часа. Если ты, или вы, снова возьметесь за старое, ты, или вы, рискуете в следующий раз сесть за все. И когда тебя выпустят, тебе будет столько же, сколько мне сейчас.
Новый взгляд на окно. Прекратили шпионить. Даксо протирал бокалы, его женушка расставляла солонки.
– Посмотри на меня, Лео.
Иван поймал взгляд сына, подождал, удостоверился, что контакт установлен.
– Ты можешь измениться. Как изменился я.
– Значит, какой я есть, я тебя не устраиваю?
– Тебе не обязательно повторять… меня, Лео. Любой может измениться. Даже я! Если только ты обратишься за помощью к своей воле. Воли, которые сталкиваются, помнишь? Как я показывал тебе, когда ты был маленьким. Когда учил тебя медвежьим пляскам.
– Папа, я грабил банки, а не пьянствовал. Налет на банк – это выбор, и если все хорошо спланировать, если минимизировать риски… А пьянство – это для людей вроде тебя. Для тех, кто не в состоянии справиться с реальностью.
Ужин в тепле, кусок хорошего мяса, может быть – разговор… А вместо этого они здесь. На мокром тротуаре в полутемном квартале, так и не став ближе друг другу.
– Ничего, ничего из прежнего дерьма больше нет. Важно то, что перед нами, что впереди. Вот что важно.
– Что ж, Иван, приятно было повидаться.
Переднее колесо машины залезло на соседнее парковочное место. Как быстро все закончилось. Значит, он и не собирался оставаться. Машина, судя по наклейке на заднем стекле, арендованная. Они больше не смотрели друг на друга, не видели друг друга. Лео открыл дверцу, сел за руль, завел мотор, еле слышно заурчавший, когда машина покатила прочь.