Палату гости не искали, точно знали, где и кто…

Я, увы, плохо помню подробности, в том числе с моим участием. Точно знаю, что пытался драться (с малолетства был не дурак помахать кулаками), и дрался, как берсеркер, не помня себя. Но что вы хотите от пятнадцатилетнего пацана? Впрочем, тогда мне уже стукнуло шестнадцать. Что не отменяет главного – мой героизм грубо обломали, скрутили руки-ноги, упаковали, благо упаковочного материала для мнящих себя берсеркерами в любом дурдоме с избытком…

А потом появился этот, в дурацком плаще.

Все прочие были в белых халатах, в шапочках и в марлевых масках, а он халат не надел или уже снял… В общем, щеголял в какой-то длиннополой старомодной хламиде. Из домотканой ткани, блин. С одноразовой маской и медицинской шапочкой плащ сочетался исключительно нелепо. Но он, прежде чем заговорить со мной, освободил свою голову от этих лишних предметов.

Я хорошо запомнил его лицо, на всю жизнь. Наверное, это единственное, что я по-настоящему запомнил из той ночи: лицо и голос – каждую нотку, каждую интонацию в словах, адресованных мне.

– Петр, – произнес он с трогательной заботой в голосе, – я бы тебя тоже взял с собой, но ты слишком упрямый. Встретимся, когда ты повзрослеешь и поумнеешь. Так что не прощаемся.

Светлячка они переложили на каталку, довезли до выхода из корпуса, потом – до проходной, где превратили в идиотов всю ночную вахту; короче, из института похитители вышли, как нормальные люди – через главный вход-выход. После чего бесследно исчезли вместе с мальчиком…

И вот спустя десять лет он появляется невесть откуда в центре питерской Зоны. А Бабуин сует мне под нос фото с его похитителем. А сам я – очень кстати! – повзрослел. Насчет поумнел – вопрос спорный, так что замнем.

Зато Светлячок почти не повзрослел, остался прежним ребенком. Одинокий, потерянный мальчик-огонек, не нужный даже Времени…

Проблему Светлячка мы собирались обсудить в узком кругу избранных, когда основная часть еженедельного совещания завершится и разойдутся приглашенные на него начальники служб, к числу избранных не относящиеся.

Совещания в Новой Голландии по традиции проводились в здешнем кабинете начальника объекта Ильи Джезайевича Эбенштейна (раз уж такая официальная обстановка, обойдемся без игривых прозвищ).

В здешнем – потому что кабинетов у него два, второй – в нашем офисе в Тосно, там находятся архив, и бухгалтерия, и кадры… в общем, все, без кого учреждение функционировать не может, но кого держать в центре Зоны совсем не обязательно. И Илона, бедная, таскается за ним туда-сюда, как Санчо Панса за Дон Кихотом.

Итак, мы совещаемся на первом этаже Дома коменданта, приспособленного под административные нужды. Евроремонт превратил древнее помещение во вполне современное – никакого сравнения с каменным нутром арестантской башни, в которой живут малолетние объекты наших исследований и где колдуют современные алхимики от военпрома. Хотя, подозреваю, и в былые века здешние коменданты жили в большем комфорте, чем заключенные…

Присутствовали и совещались все заместители Эбенштейна, они же начальники служб, и один из них – зампотыл Мишкунец – всех достал. До печенок. До селезенок. До прочих внутренних органов. Хотя теоретически доставал зампотыл исключительно Илью: проел тому плешь и начал дятлом долбиться в обнажившийся и беззащитный начальственный мозг. Но при этом достал всех нас, такой вот анатомический парадокс. До печенок достал, до…

Кажется, я начинаю повторяться, и это прямое следствие общения с зампотылом Мишкунцом.

Впрочем, обо всем по порядку.

На Новую Голландию среди прочих хармонтских нежданчиков обрушился псевдогрибок. Тоже хармонтский.

Это очень интересный псевдогрибок. Человеческих жертв на его совести нет… Только не спрашивайте, где в микроскопическом псевдогрибке содержится субстанция, именуемая совестью. Совесть – вещь нематериальная, много места не занимает, поместится. Примем как данность: совесть – есть, жертв – нет.

Но для провианта псевдогрибок – самый страшный враг. Массовый убийца продуктов. Маньяк-пожиратель похуже «царскосельского мозгоеда» – тот был сугубым индивидуалистом, и как начал жрать в одиночку, так и продолжал, так и закончил.

Псевдогрибок же существо коллективное, и чем больше жрет, тем многочисленнее становится. А чем многочисленнее становится, тем больше жрет. Теоретически процесс может идти по нарастающей до бесконечности.

На практике экспансию псевдогрибка в бесконечность сдерживает ряд факторов: конечный размер Вселенной, конечное время ее существования и несъедобность для псевдогрибка значительной части составляющих Вселенную объектов. Вот если бы Вселенная целиком состояла из муки или сахара, тогда псевдогрибок, без сомнения, рано или поздно всю бы ее схарчил. И умер бы от голода.

Продуктовые кладовые нашей базы уступают Вселенной размерами. Но и в них псевдогрибку нашлось где разгуляться и порезвиться.

Опускаем процесс и сразу переходим к результату: эта коричневая пакость сожрала в кладовых Новой Голландии все, что смогла сожрать. После чего сдохла от банального голода.

Скорбным голосом зампотыл Мишкунец зачитал список павших.

База лишились свежих фруктов, овощей и корнеплодов. Всех, без остатка. Мука тоже пала жертвой псевдогрибка. И большая часть круп утратилась в борьбе роковой. И масло растительное розливное, ГОСТ такой-то, не миновала чаша сия. И масло сливочное. И мясо парное. И мясо замороженное (отрицательные температуры аппетит псевдогрибку не портят).

Зампотыл Мишкунец читает и читает – нудно и подробно, с килограммами, мешками, ГОСТами… Мог бы сказать проще: уцелело все, что было в абсолютно герметичных упаковках, жестяных и пластиковых, остальному – кранты. Такая вот у нашей базы беда…

Вторая наша беда – Мишкунец.

Он покончил со списком, говорит от себя, от души, от сердца… Особенно его заботят мука и масло, сожранные проклятым грибком (приставку «псевдо-» Мишкунец игнорирует), потому что, кроме персонала, ему, Мишкунцу, надо кормить подопытных, и иным подопытным у нас, сами знаете, палец в рот не клади и руки-ноги сквозь решетку тоже не просовывай, потому что сожрут (он, Мишкунец, извиняется за выражение), но натурально сожрут руку-ногу, откусят, прожуют и проглотят, и это понятно, им калории нужны, нашим подопытным, и много калорий, их травкой да овощами не прокормишь, потому как организм их так уж устроен, ничего не поделаешь; а вот были бы у него, Мишкунца, хотя бы масло и мука в прежнем количестве, он навел бы калорийной болтухи для подопытных, чтобы хотя бы перебиться первое время, но масло и муку сожрал проклятый грибок, и к подопытным теперь не зайти, воют, стонут, и их можно понять, голод не тетка и брюху не прикажешь, им калории нужны, подопытным, и хоть ты тресни, а дай им калорий, и были бы хотя бы масло и мука…

– Мы все поняли, Ставр Гирудович, – говорит Илья Эбенштейн пока еще спокойно (речь Мишкунца при этом не смолкает). – Я понял еще вчера, когда вы приходили ко мне с этим вопросом. Я принял меры.