Никто не захотел. Хотелось немного другого.

– К объекту не применимы ни наркогипноз, – чеканила подполковник Авдотья фон Лихтенгаузен (свеженькая, кстати, как огурчик), – ни иные формы медикаментозных воздействий на память и психику, как правильно отметил господин майор.

Она легонько кивнула Бабуину, не забыв в очередной раз ненавязчиво напомнить, кто здесь старше по званию.

Г-жа Лихтенгаузен – крутосваренная баба лет под сорок. Высокая, спортивная, резкая, голос командный. До вчерашних событий каждое утро бегала по дорожкам острова, нарезая километров пять. Она была из тех немногих сотрудников, которые жили здесь постоянно, без пересменок. При ней состоял муж – инженер-электротехник. Именно при ней, а не она при нем, даже фамилию сохранила свою, он у нас Пряхин. Хотя, будем объективны, именно усилиями «старика Лихтенгаузена» электричество на этой базе так быстро появилось снова.

Свою звучную фамилию, доставшуюся от предков – давным-давно обрусевших немцев, – Авдотья почему-то недолюбливала. Отчество я даже и не помнил, никогда ее по отчеству не называли, причем по ее же просьбе.

Так все и звали – Авдотья… А между прочим, она подполковник медицинской службы, и ей наш Бабуин первым должен честь отдавать… Но он не отдавал. Устав не нарушал, но попросту ни разу не заявился в Новую Голландию в форме и погонах…

Зампомед продолжала:

– Наши гипнологи с успехом использовали традиционное внушение, однако регрессивный гипноз тоже оказался неэффективен. В трансовом состоянии объект вспоминал только совсем далекое прошлое, и воспоминания заканчивались в палате какой-то клиники, где присутствовали и вы, Петр, – теперь она кивнула мне.

– Это было в институте Бехтерева. А Светлячок лежал в коме.

– Он вас слышал и запомнил. Но дальше этих событий в его психике стоит устойчивый блок. Конечно, одного сеанса мало для решения проблемы, поэтому, я считаю, работа должна быть продолжена.

– Эти наши хваленые гипнологи… – пренебрежительно скривился Бабуин.

Ну да, ну да… То ли дело старое доброе электричество: один зажим на половой орган, другой еще куда-нибудь, подать напряжение, и подследственный живенько вспомнит все, даже то, о чем никогда не знал… Примерно такие мысли читались на лице Бабуина – легко, как в азбуке для нулевого класса.

– К вашему сведению, лучшие гипнологи в этой части России – у нас, – сказала зампомед с металлом в голосе. – Хотите найти более квалифицированных? Долгонько искать придется…

Множественное число она употребила исключительно из скромности… Потому что именно Авдотья специализируется на гипнологии, и диссертацию защитила по ней, и как практик вне конкуренции… среди неаномалов, разумеется.

– Ну, хорошо, господа и дамы, не будем меряться… – Бабуин поискал приличную метафору и не нашел. – В общем, не будем вести себя, как дети. Я хотел бы послушать Панова.

– Могу только повторить уже сказанное. – Я пожал плечами, удивляясь, как туго доходят до людей очевидные вещи. – Вы хотите получить ответы на вопросы? Отправьте пацана со мной. Нет другого способа, кроме того, который я предложил. Кстати, мне не меньше вашего хочется узнать, что с ним стряслось.

– Подтверждаю, – зазвенела главмедичка, повысив децибелы. – Методы ваших «гипнологов» известны, господин майор. В их основе – насилие. Что в данном случае неприемлемо ни в какой форме.

Бабуин слушал ее очень внимательно, улыбаясь краешками губ.

Авдотья никого и ничего не боялась, даже «серую слизь». Из тех женщин, которые и в избу, и коня. Если остальные медики и научники работали вахтовым методом максимум по две недели, не выдерживая больше, то они с мужем имели контракт на год и сидели здесь безвылазно. Дело не только в деньгах, но и в характере.

– Петр Максимович предложил работоспособный вариант, – звенела она. – Я за то, чтобы разрешить ребенку пожить в доме Пановых. Одно условие: наш специалист должен приезжать к объекту через день. В атмосфере дома и семьи, в благополучном мире, окруженный любовью и друзьями («Подружками», – мысленно поправил я, подумав о девочках), он куда скорее начнет хоть что-то вспоминать, если он в принципе способен вспоминать. Или, что тоже возможно, откроется и перестанет скрытничать – в том случае, если он притворяется.

– Есть вероятность, что притворяется? – стремительно спросил Бабуин, подавшись вперед.

– Вероятность есть у всего, – пробурчал Эйнштейн. – Даже у того, что тебе за нашу работу дадут полковника через ступень.

Это у него издевка, если кто не понял. Саркастическая. Или издевательский сарказм. Дело в том, что звания через ступень дают офицерам за активную работу внутри Периметра (рейды по Трассе и нахождение в Новой Голландии в зачет не идут). Имеешь за три года столько-то выходов – обмывай новые звезды. Куратор в Зону не ходит. Вероятность считайте сами, мне лень.

Бабуин не обиделся. На таких, как Эйнштейн, обижаться по мелочам нельзя. Бабуин вопросительно посмотрел на фрау Лихтенгаузен.

– Он страшно напуган, всего боится, – пояснила Авдотья. – Крайне невротизирован. Его молчание, его отрицание недавнего прошлого может быть защитной реакцией. Вряд ли мальчик сознательно что-то скрывает, для этого нужно быть незаурядным актером. Имитировать транс перед профессионалом… нет, не думаю. О притворстве я упомянула, просто чтобы картина была полной.

Бабуин надолго задумался. Все молчали.

– Позовите-ка его, – наконец родил он. – Или нет. Невротизирован, говорите… Я лучше сам.

Встал и вышел из кабинета.

Я тут же подсветил монитор на стене, переключив его на внутреннюю камеру. Было хорошо видно, как майор Бабурин, присев возле мальчика на корточки, показывает ему какие-то фотографии…

Полагаю, те же снимки Плаща, что показывал мне. Ну не горелых же ворон, в самом деле.

Светлячок отрицательно качал головой, Бабуин сдерживал раздражение, «объект» горбился крючком и неритмично мерцал, по его щеке ползла большая одинокая слеза…

– Есть какие-нибудь новости? – тихонько спросил я, имея в виду позавчерашнее нападение. Эйнштейн меня понял.

– Кто переправил сюда чужой спецназ и кто их зомбировал, вопрос открытый. И то, что это мясо погнал на нас чернобыльский контролер, – тоже не установлено точно. Я склонен верить Наталье в этом вопросе, но других подтверждений нет.

– Я, как всегда, узнаю последним… А что с теми боксами, ну, пронумерованными со второго десятка? Их перебазировали?

Моя уклончивая формулировка была вызвана присутствием Авдотьи. Не знаю, в курсе ли она про хранилище артефактов, может быть и так, и этак. Но, черт побери, должен же я поговорить с ним про «попрыгунчики»! Пусть и не удается мне со вчерашнего дня остаться с боссом наедине…

Эйнштейн сделал страшные глаза.

– С боксами решается, Питер, это вопрос не одного дня. И не моего уровня.