Ален заторопился уйти домой. Посреди тротуара на раскладном стульчике сидел все тот же продавец газет. Ален протянул руку, чтобы купить себе экземпляр. И вдруг ощущение кошмара на несколько мгновений парализовало его волю: он припомнил, что когда-то уже был в подобной ситуации, причем совсем недавно! Когда погиб Жожо.

Алена прошиб озноб: ситуация повторилась один к одному, как обрывок музыкальной фразы на поврежденной грампластинке.

Ален поспешил домой. Дома, как и в прошлый раз, разложил газету на столе. Как и в прошлый раз, прочел заметку от точки до точки. Как и в прошлый раз, вырвал фотографию Жюли.

Его охватило чувство нереальности происходящего. Смерть Жюли произвела на Алена гораздо большее впечатление, чем куда более драматическая гибель Жожо. Возможно, его чувства уже претерпели заметную эволюцию и искали скрытые знаки там, где никто, кроме Алена, не мог их отыскать. Он достал фотографии Жожо и Жюли, разложил на столе и приложил рядом фото из газет. Долго-долго смотрел на все снимки.

Он встряхнул головой, стараясь избавиться от забрезжившей догадки как от овода.

Нет, не может быть! Это бред! Это наваждение!

Как и в прошлый раз, он не мог заставить себя работать. На выходе была афиша для Эйры. Пару раз Эйра уже напоминал Алену о сроках, не снимая с себя белозубую улыбку.

Для афиши Ален напечатал снимок возможно большего размера, прикрепил его на стену, на уровне глаз и старался перенести на холст ту наэлектризованность сцены, которую он смог словить объективом и которую никак не мог изобразить на холсте.

Скрипнула дверь.

Проклятье! На пороге стоял Эйра Пайн со своей несмываемой улыбкой.

– А я вот тут гулял неподалеку. Дай, думаю, загляну. Не помешал? – Эйра бросил взгляд на газету, остатки от которой Ален не успел убрать. Эйра ткнул пальцем в заметку о Жюли. – А у Вас тут тоже скучать не приходится. Я думал, что после Чикаго меня ничем не удивишь!

– Что, в Чикаго часто убивают? – спросил Ален, лишь бы заполнить паузу и оправиться от неожиданности.

– Сказать, что в Чикаго «часто убивают» – ничего не сказать! – ответил Эйра не без некоторой гордости. – Это же криминальная столица Америки! А как «сухой закон [21]» ввели – город вовсе взбесился. Шайки кишмя кишат. Здесь, в Париже беспокойные районы жмутся к окраинам. А у нас в Чикаго даже в центре можно наткнуться на абсолютные трущобы. Туда и днем лучше не соваться, а уж ночью… Стреляют в любом месте в любое время суток. Это я у себя в Чикаго привык не выходить из дома без револьвера. И не единожды мне это спасло жизнь.

Ален уже пришел в себя и слушал Эйру даже с интересом.

– Зато у нас вырастают самые храбрые юноши – кто выжил в трущобах Чикаго, никого не побоится. Но и подростковые банды попадаются. И не сказать, что там сплошь скверные ребята – молодые, бесшабашные. Молодость – она молодость и есть, – подытожил Эйра.

Ален вспомнил неустрашимого Кевина. Так вот в чем дело! Не исключено, что и Кевин прошел школу жизни в одной из таких городских банд. Все может быть.

Не дожидаясь, когда Эйра спросит об афише, Ален сам завел разговор на эту тему:

– Я как раз заканчиваю работу над вашей афишей. Через пару дней, думаю, закончу.

– А могу я посмотреть, как Вы работаете?

– Нет, нет! Я при посторонних конфужусь, простите! – Ален заметно смутился. Ему совсем не улыбалось, чтобы посторонние видели его терзания, когда он по нескольку раз переделывает какой-то фрагмент картины.

– Нет так нет, – миролюбиво согласился Эйра, берясь уже за ручку двери, к немалому облегчению Алена.

Чтобы несколько смягчить отказ, Ален решил закончить разговор лестным отзывом об умении Эйры.

– И как Вам удается так метко стрелять? У меня каждый раз душа в пятки уходит от страха!

– Ну что Вы! Какой может быть страх? Я в глаз белке попадал с гораздо большего расстаяния!

И не успел Ален глазом моргнуть, Эйра выхватил револьвер и… дважды выстрелил по фотографии жены, метко попав в оба глаза. И удалился.

Ален оцепенел. Вздумай он остановить Эйру, не успел бы все равно. Да и что он мог сказать? Произнеси Ален вслух то, что забрезжило у него в мозгу, Эйра посчитал бы его безумцем.

Ален еще раз взглянул на фотографию Эйры с женой. Неправдоподобно большие пустые глазницы его жены производили жуткое впечатление. Ален содрал снимок со стены, сгреб все фотографии и забросил их ящик.

Подумал: «Спать не лягу, закончу проклятую афишу, чтобы не думать больше об этом самовлюбленном беспечном стрелке!».

Через день картина была закончена – там оставалось не так уж много работы.

Ален снял холст, свернул его в рулон и поспешил в кафе.

У входа, выплескиваясь даже на мостовую, собралась огромная толпа.

Ален сразу понял: что-то произошло. Дверь была распахнута настежь, но протиснуться к ней было тяжело, так плотно люди стояли друг к другу.

Вдруг внутри здания раздался вопль. Но что за вопль! Вопль, больше похожий на завывание зверя, а не человека. Он перешел в протяжный отчаянный вой и завершился серией нечленораздельных душераздирающих криков.

Ален почувствовал, что почва уходит из-под ног – он уже знал, кто это кричит.

Подъехала карета скорой помощи. Из нее вышли два дюжих санитара и направились в кафе, держа наготове смирительную рубашку. Вскоре они вышли, крепко держа за локти извивающееся воющее существо, которое недавно еще было неунывающим Эйрой Пайном.

Даже когда карета скорой помощи уехала, зловещая атмосфера не исчезла. В толпе негромко переговаривались, посвящая в подробности все прибывающих ротозеев:

– Да, ее то сразу насмерть, бедняжку! Хоть не мучилась, слава Богу!

– А сам-то умом тронулся. В тот же момент тронулся. Обхватил жену и орет: пристрелю каждого, кто посмеет подойти! И в самом деле палил, пока не расстрелял всю обойму! А потом обнял жену, раскачивается и воет, воет. Душа выворачивается такое слушать!

На следующий день кафе все еще гудело, обсуждая вчерашнее событие.

Алену хотелось с кем-нибудь поговорить. Он даже окликнул Графа, но когда тот подошел и участливо посмотрел на Алена, тот не посмел ничего сказать о своих чудовищных догадках. Выдавил из себя банальное: «Какая трагедия!» и поспешно ушел.

На тротуаре сидел все тот же продавец газет. Ален, как обреченный, купил один экземпляр. Как в прошлых случаях, дома разложил газету на столе. Достал простреленную фотографию, положил рядом с газетным снимком. Вездесущий фотокорреспондент успел сфотографировать жену Эйры Пайна до того, как ее увезли. Вместо глаз зияли две пустые глазницы, неправдоподобно громадные. Как и на той фотографии, которую прострелил Эйра Пайн.