А моя потребность сейчас заключалась в том, чтобы после многодневной зверской работы наконец-то насладиться жизнью со своей дочерью. В течение каких-то жалких тридцати шести часов. Посидеть на причале. Погрызть орешков. Поудить рыбу. И я не должен испортить все это своим гипертрофированным чувством долга. Даже если бы мне пришлось насильно принуждать себя к этой чертовой осознанности. Но мне почему-то не пришлось.

Совсем наоборот: если бы я сейчас выпустил из багажника этого верзилу, то всему настал бы конец. Выходным с Эмили. Рыбалке, купанию, орешкам. И папочка оказался бы вруном. Хуже того: папочка превратился бы в марионетку в руках этого бандита. И конечно, Эмили рассказала бы обо всем Катарине. И настал бы конец нашим осознанно проработанным отношениям. И моему общению с Эмили.

На тот момент для меня действительно не существовало сценария, хоть как-то связанного с открытием багажника. А если багажник не открывать, то все останется как было.

Я стоял, зажав в кулаке ключи от машины и переводя взгляд с Эмили на багажник и обратно.

Внутри себя я слышал голоса Йошки Брайтнера, Катарины и Драгана.

«Вы должны не делать того, чего делать не хотите».

«Если ты облажаешься, то вообще больше никогда не увидишь Эмили».

«Если бы ты не был нужен мне для побега, ты был бы уже мертв».

Решение было таким простым. Оно заключалось в одной-единственной фразе, которая зацепила меня еще при первой встрече с Йошкой Брайтнером: я должен не делать того, чего не хочу делать. Я свободен.

Драган – это работа. Работа может подождать. Я убрал ключи и помог Эмили выбраться из машины.

– Знаешь что, давай сейчас посидим на причале, погрызем орешки и покормим рыбок, хорошо?

– Так и сделаем!

До самого вечера мысль о Драгане даже не приходила мне в голову. Работа, которая ждала меня в сотне метров в багажнике, была в действительности за сотни световых лет от меня.

Я сидел с Эмили на причале и грыз орешки. Мы кормили рыбок, далеко от нашего берега на озере покачивались парусные лодки. Мы купались, строили замки из песка.

И пока я каждые полчаса намазывал Эмили солнцезащитным кремом с фактором защиты пятьдесят, машина с Драганом в багажнике, стоящая перед домом на палящем солнце, нагрелась до пятидесяти девяти и семи десятых градуса.

Я не врач. Но юристы обычно в состоянии детально разобраться в любой области знаний. Благодаря Интернету я позже смог сравнить, как проходил день у нас и у Драгана. Пока мы сидели на причале, багажник разогрелся и стал на двадцать три градуса выше температуры тела Драгана, которое сначала пыталось сохранить свою привычную температуру – тридцать шесть и семь десятых градуса, для охлаждения оно на полную мощность использовало потовыделение. Сосуды кожи расширились, кровообращение усилилось. Возможно, Драган пытался высвободиться из багажника. Что затруднительно, особенно если ты такой гигант, а места развернуться совсем нет. Эти попытки, очевидно, не дали никакого результата, кроме как еще больше повысили температуру. Когда мы с Эмили первый раз зашли в прохладную воду, пульс Драгана должен был заметно ускориться. Вероятно, у него уже кружилась голова и начало подташнивать. Так как попить в багажнике было нечего, то пот в какой-то момент перестал вырабатываться, возможно в тот самый, когда мы с Эмили запускали в песочный замок соломинки из надутых пакетиков «Капри-Зонне». Когда мы после короткого дневного сна в тени эллинга во второй раз прыгнули в озеро, тело Драгана из-за отсутствия потоотделения уже не могло поддерживать нормальную температуру. Она поднялась до сорока градусов Цельсия. Классический тепловой удар. В какой-то момент отказала вся сердечно-сосудистая система, органы перестали получать кислород. Мозг начал отключаться, сознание помутилось.

Думаю, что, когда мы жарили первые маршмеллоу на берегу, Драган был уже мертв. Для меня и для Эмили это был чудесный день. Для Драгана – последний. Ирония судьбы заключалась в том, что в день моей осознанной релаксации, предпринятой против моего выгорания, Драган как раз и «выгорел».

После того как мы пожарили маршмеллоу, мы еще некоторое время оставались на берегу. Эмили сидела у меня на коленях, прижавшись ко мне. Я рассказывал ей сказку о счастливом Гансе[11], ее любимую. Не успел Ганс обменять золотой слиток на лошадь, как Эмили уже спала у меня на руках. Я отнес ее в дом, уложил в кровать и включил радионяню. В кухне я достал бутылку вина, взял штопор и бокал и уселся на причале.

На кухне я первый раз задумался, не посмотреть ли, как там Драган. Недоволен, поди. Я вдруг остолбенел. А он, вообще, жив? Я вспомнил сегодняшнюю жару и тот факт, что Драган не взял с собой в багажник воду, идиот. В ту же секунду меня охватила паника. Когда я открою багажник, вариантов развития событий будет только два: либо я убил своего клиента, либо мой клиент убьет меня. Но до тех пор, пока багажник закрыт, этой проблемы у меня нет. Так зачем же открывать его сейчас? Из любопытства? Чтобы испортить прекрасный день? Каким дураком нужно быть, чтобы сделать это добровольно! Гора работы не станет меньше, если на нее смотреть. И в тот момент я просто не хотел заморачиваться предстоящей работой, которая, как ни крути, не доставит мне никакого удовольствия. Потом – так уж и быть. Но пожалуйста, не сейчас.

Я встал, расставил ноги на ширине плеч, слегка согнул колени, выпятил грудь вперед. Я дышал. Я чувствовал. Примерно минуту. Этого было достаточно. Я почти успокоился. И вспомнил о том, что мне сказал Йошка Брайтнер на прощание: для счастья требуется осознанная дисциплина. «Не всегда просто – быть просто счастливым». Я с улыбкой повторил мантру, которую сегодня мне подарила дочка: «Сначала прогулка, потом работа». Создай себе островок времени. Придерживайся принципа однозадачности. Тему Драгана отложи до конца выходных.

Я сел на причал и стал смотреть на воду. Впервые за долгое время я почувствовал приятную беззаботность, мне было как-то… легко. Я не мог подобрать правильные слова. Я чувствовал себя просто… счастливым. Да, именно счастливым. Я наслаждался тем, что сидел с бокалом вина на теплых досках причала и слушал спокойное дыхание дочери, доносящееся из радионяни. Лодки исчезли. Осталась только одна, она, очевидно, встала на якорь на глубине. Под плеск воды о деревянные опоры моста я задумался об истории счастливого Ганса. Ну что за придурок этот Ганс. Получил от своего мастера золотой слиток и свободу. Идет домой. По дороге меняет золотой слиток на лошадь, которая хочет сбежать от него. Лошадь меняет на корову, которая слишком стара, чтобы давать молоко. Корову меняет на свинью, которая, как выяснилось, была краденой. Свинью меняет на гуся, гуся – на точильный камень, камень падает в колодец. Вернувшись домой с пустыми руками, Ганс радуется, что свободен от всего.