Эмили очень нравилось постоянно менять эту историю. В последней версии Ганс обменял корову на чемодан, набитый жевательными конфетами, и четырех лошадей. Ганс съел все и с четырьмя лошадьми в брюхе пришел к матери. И обрадовался. В первую очередь потому, что четыре лошади в брюхе – это, должно быть, очень весело. Но мораль сказки оставалась неизменной: полный неудачник в делах радуется, как дитя, когда ни с чем приходит домой. Ни с чем, с одной свободой.

По какой-то причине моя дочка любила этого слабоумного менялу-неудачника, который позволял всем одурачивать и обирать себя, а в конце остался ни с чем. С одной только свободой.

Что такого было в этой свободе? Сегодня я это узнал: свобода заключалась в том, чтобы избегать того, чего вы не хотите делать.

По сути, я ведь являлся полной противоположностью Ганса. Только по окончании университета у меня был не золотой слиток, а два сданных экзамена и моя свобода. Свобода от вынужденного обучения, свобода наконец-то начать жить так, как я хотел. И избегать того, чего я не хотел. Но в отличие от Ганса я не отправился в какой-то одиозный «дом». Тогда у меня и дома-то не было. Я отправился в мир. И при этом обменивал не свою зарплату, а свою свободу. И что я получил за это?

Я променял свою свободу на финансовые обязательства, чтобы жить с женщиной, с которой, по сути, у меня не было ничего общего. Я променял все открытые мне дороги этого мира на одну довольно узкую карьерную лестницу, которая вела в никуда. Я променял свое абстрактное представление об успехе на реальный служебный автомобиль. Променял свое правосознание на груды денег от преступника. И с каждым новым обменом я попадал во все большую зависимость от преступного синдиката. Все, что я получил за свою свободу, лежало сейчас в багажнике моей «ауди». И не значило для меня ровным счетом ничего.

Почему же именно я считал этого Ганса идиотом?

С другой стороны, не совершив никакого обмена, я абсолютно даром получил «дом», о котором даже мечтать не мог: Эмили. И теперь она значила для меня абсолютно все.

Настало время сбросить точильный камень в колодец. Но не сегодня.

Сначала прогулка. Потом работа.

Бутылка вина опустела, и я отправился в дом. Одинокая лодка на озере осталась. Да, я был счастлив.

Мне ничего не снилось, я спал глубоким сном и был счастлив. Лишь однажды проснулся, потому что маленький человечек со словами «папочка, я хочу спать в большой кровати» попросил переложить его к себе и крепко обнять. В благодарность за это я получил удар ногой в лицо, от которого и проснулся воскресным утром. Босой ногой двадцать второго размера. Эмили сама проснулась от этого и заспанными глазками осмотрелась вокруг. Когда ее взгляд упал на балконную дверь, за которой виднелось озеро, она удивилась, глубоко вдохнула и прокричала:

– Папочка, озеро все еще тут!

Это что-то из области фантастики, когда дети дают нам понять, что все прекрасное, что нас окружает, не является таким уж само собой разумеющимся фактом, а служит причиной для радости.

Какими же мимолетными становились все заботы на этом фоне. Раздражение на работе? Завтра его сменит новое раздражение по другому рабочему поводу. А озеро останется. Оно останется даже тогда, когда работы уже не будет. Почему же человек должен просыпаться утром серьезным и забивать себе голову мыслями о раздражении на проклятой работе, если он может посмотреть на озеро? Итак, я тоже глубоко вдохнул и посмотрел на озеро. Еще одно упражнение из учебника по осознанности, которое отлично работало. Тем самым я успешно вытеснил из головы пришедшие туда мысли о том, что кто-то из моего рабочего окружения, прибывший с нами на озеро живым, сегодня впервые в жизни не проснется, как просыпался каждое утро.

Но сегодня еще была прогулка. Сначала прогулка. Потом работа.

На балкон села сорока и вызывающе посмотрела на нас.

– Птичка хочет, чтобы мы шли завтракать на улицу, – объяснила Эмили поведение сороки.

Поэтому мы завтракали на террасе. Сорока составила нам компанию, а затем стащила со стола две ложки и солонку. После завтрака мы с Эмили достали из эллинга деревянную моторную лодку, чтобы немного прокатиться по озеру. Когда мы вернулись, я приготовил спагетти, и мы съели их на причале, а заодно и половили на них рыбу. Спагетти оказались многофункциональны и незаменимы в качестве удочки, лески и наживки.

Наша прогулка подходила к концу. Так как на следующей неделе сюда должна была прийти горничная и прибраться в гостевых комнатах и на кухне, то мне оставалось только поставить наши сумки в машину и отвезти Эмили к ее матери. Когда я собрал наши вещи в кухне, мой взгляд упал на инфракрасный термометр на полке. С ним я вышел на порог дома, направил на багажник машины и увидел результат – пятьдесят девять и семь десятых градуса.

Я составил наши сумки – как и по дороге сюда – на заднее сиденье. Когда я пристегнул Эмили в детском кресле, она наморщила носик и сказала:

– Папочка, тут странно пахнет.

Я тоже стал принюхиваться и ощутил легкое сладковато-кислое зловоние. Смесь пота, мочи и… разложения. Но едва уловимое. Что-то подобное ощущаешь, когда, приняв душ, надеваешь свитер, который неделю пролежал в спортивной сумке. Явно чужеродный фактор в новой машине, пахнущей кожей и дорогим пластиком.

– Это… работа в багажнике.

– Ты можешь ее убрать?

– Я потом ее уберу, солнышко. А пока мы можем открыть окно, хорошо?

– У тебя есть мармеладные мишки?

Я дал Эмили маленький пакетик мармеладных мишек и опустил боковые стекла. Через десять минут Эмили уснула, сытая, счастливая и обессилевшая от впечатлений дня, проведенного у озера.

Не знаю, то ли из-за открытого окна, то ли из-за того, что спящая Эмили уже не могла отвлечь меня от медленно всплывающих в голове негативных мыслей, но меня охватил легкий озноб. В ближайшее время мне предстояло решить проблему – как избавиться от проблемы в багажнике. Показания термометра в сочетании с запахом позволяли заключить, что Драган мне в этом не помощник.

Мне еще никогда не приходилось ломать голову над тем, как утилизировать труп. Я знаю, что Тони и Саша уже не раз этим занимались. В смысле, утилизировали трупы, а не ломали себе голову. Как бы там ни было, я не собирался привлекать к этой новой стороне своей адвокатской деятельности ни Тони, ни Сашу. Промолчу уже о персонале мусоросжигательной установки, к услугам которого прибегали Тони с Сашей.