На окраине города находится узкое ущелье под названием Гола-дель-Боттаччоне, ведущее на северо-восток. Его стены состоят из диагонально наклоненных пластов известняка. Задолго до того, как в этой области поселились люди, – даже задолго до того, как появилось человечество, – территория нынешнего Губбио лежала на дне чистого синего моря. Остатки крошечных морских существ оседали на дне этого моря год за годом, век за веком, тысячелетие за тысячелетием. В результате подъема земной коры, создавшего Апеннинские горы, известняк оказался на поверхности, наклоненный под углом 45°. Таким образом, прогулка по ущелью в наши дни напоминает путешествие сквозь время, слой за слоем. Пройдя нескольких сотен метров, можно охватить период почти в сотню миллионов лет.

В наши дни Гола-дель-Боттаччоне – самостоятельный туристический объект, хотя и для более специализированной аудитории. Именно здесь в конце 1970-х годов геолог Уолтер Альварес, приехавший изучать происхождение Апеннин, в итоге, довольно случайно, переписал всю историю жизни на Земле. В ущелье он впервые обнаружил следы падения гигантского астероида, который положил конец меловому периоду, вызвав, вероятно, самый худший день на нашей планете. К тому времени как пыль осела – выражаясь буквально, не только фигурально, – около трех четвертей всех биологических видов оказались стерты с лица земли.

Доказательства падения астероида заметны в тонком слое глины примерно в середине ущелья. Посетители могут припарковаться на обустроенной неподалеку площадке. Там же стоит небольшой информационный стенд, объясняющий на итальянском языке значительность этого места. Слой глины легко заметить – его ковыряли сотни пальцев. Это немножко напоминает мне, как стопы бронзовой статуи Святого Петра в Риме истерты поцелуями паломников. В тот день, когда я посетила ущелье, было пасмурно и ветрено, так что мне никто не мешал. Я гадала, что побуждает людей ковырять эту глину. Просто любопытство? Некая форма геологической оголтелости? Или же своего рода чуткость – желание почувствовать связь, пусть и слабую, с исчезнувшим миром? Я тоже, разумеется, должна была сунуть туда палец. Поковырявшись в глине, я отколупнула себе маленький кусочек. Он был цвета старого кирпича и по консистенции напоминал высохшую грязь. Я завернула его в обертку от конфеты и положила в карман – мой собственный кусочек планетарной катастрофы.

Слой глины в Губбио, помеченный конфетой

Уолтер Альварес продолжал династию заслуженных ученых. Его прадедушка и дедушка были известными врачами, а отец Луис занимался физикой в Калифорнийском университете в Беркли. Однако именно благодаря матери, которая брала его на долгие прогулки по холмам Беркли, Уолтер заинтересовался геологией. Он отучился в магистратуре в Принстоне, а затем пошел работать в нефтяную компанию (и жил в Ливии, когда Муаммар Каддафи захватил власть в стране в 1969 году). Через несколько лет Альварес получил место научного сотрудника в обсерватории Ламонта – Доэрти Колумбийского университета, расположенной прямо напротив Манхэттена – через Гудзон. В то время геологический научный мир захлестнула волна новых идей о тектонике плит, и все сотрудники обсерватории тоже ими увлеклись.

Альварес решил попытаться выяснить, основываясь на теории тектоники плит, как возник Апеннинский полуостров. Для проекта важнейшим элементом служил красноватый известняк, scaglia rosso, который можно найти, помимо других мест, в Гола-дель-Боттаччоне. Исследования то продвигались, то останавливались, то меняли направление. “В науке иногда лучше быть удачливым, чем умным”49, – говорил Уолтер позднее, вспоминая этот период. В конце концов он оказался в Губбио, где начал работать с итальянским геологом Изабеллой Премоли Сильвой, специалистом по фораминиферам.

Фораминиферы – это крошечные морские существа, создающие кальцитовые раковинки, которые оседают на дно океана, когда животное внутри них умирает. Раковины имеют своеобразные формы, различающиеся у разных видов; при увеличении видно, что некоторые напоминают пчелиные ульи, другие – плетеные жгуты, третьи – гроздья винограда. Фораминиферы широко распространены и отлично сохраняются, что делает их чрезвычайно ценными в качестве так называемых руководящих ископаемых: в зависимости от того, какие виды фораминифер находятся в том или ином слое породы, эксперты, например Сильва, могут определить его возраст. Работая в Гола-дель-Боттаччоне, Сильва указала Альваресу на любопытную последовательность. Известняк последнего яруса мелового периода состоял из многочисленных разнообразных и достаточно крупных раковин, многие достигали размеров песчинки. Прямо над ним находился слой глины толщиной около сантиметра без единой раковины. Выше пролегал слой известняка, где опять встречались фораминиферы, однако все они были очень мелкими, сильно отличались от тех крупных в нижележащих слоях и принадлежали к весьма незначительному числу видов.

Раковины фораминифер имеют различные, порой причудливые формы

Альварес, по его собственному выражению, получил образование “в духе жесткого униформизма”50[27]. Его научили верить, вслед за Лайелем и Дарвином, что исчезновение любой группы организмов должно быть постепенным процессом, при котором сначала медленно вымирает один вид, затем другой, третий и так далее. Однако, глядя на известняк в Губбио, он видел нечто иное. Многообразнейшие виды фораминифер в нижних слоях, казалось, пропали неожиданно и практически одновременно; позднее Альварес вспоминал, что весь этот процесс бесспорно представлялся “крайне внезапным”. Кроме того, возникала странная хронологическая согласованность. Похоже, крупные фораминиферы исчезли примерно в то же самое время, когда вымерли последние из динозавров. Альварес понял, что это не простое совпадение. Он задался целью выяснить, какой точно период времени охватывает этот сантиметр глины.

В 1977 году Альварес получил работу в университете в Беркли, где все еще работал его отец Луис, и привез с собой в Калифорнию образцы из Губбио. Пока Уолтер изучал тектонику плит, Луис получил Нобелевскую премию. Он также разработал первый линейный ускоритель протонов, несколько инновационных радарных систем, изобрел новый тип пузырьковой камеры и стал одним из первооткрывателей трития. В Беркли Луис был известен как “человек безумных идей”. Заинтригованный дискуссиями о том, существуют ли полные сокровищ потайные комнаты внутри второй по величине пирамиды в Египте, он разработал метод, для которого требовалось установить в пустыне мюонный детектор. (Использование детектора, кстати, показало, что никаких полостей в пирамиде нет.) В другой раз он заинтересовался убийством Кеннеди и провел эксперимент, в ходе которого обматывал мускусные дыни упаковочной лентой, а затем стрелял по ним из винтовки. (Эксперимент показал, что движение головы президента после выстрела соответствовало выводам Комиссии Уоррена[28].) Когда Уолтер рассказал отцу о загадке из Губбио, Луис пришел в восторг. Именно он предложил безумную идею определить возраст глины с помощью химического элемента иридия.