– Закрыть церковь!

Впрочем, Борис Леонидович еще успел стать свидетелем того, как отца Дионисия огрели по голове канделябром, дьякона загнали в ризницу, а двоих желтогорцев, пытавшихся помешать изъятию ценностей, застрелили.

Порядок в церкви, в том значении этого слова, которое придавал ему товарищ Лагин, был наведен далеко не сразу. Не последнюю роль сыграли в этом дюжие комсомольцы-добровольцы, которые, вместо того чтобы вразумить несознательных горожан речами о голоде или хотя бы мордобоем, рассосались по церкви с целью что-нибудь стянуть. Один из них успел поживиться массивным золотым крестом непосредственно с груди отца Дионисия, который продолжал упрямо повторять, что государство не имеет права вмешиваться в дела церкви – до тех пор, пока ему не врезали по голове канделябром и он не потерял сознания.

– Это что же такое? – пробормотал Борис Леонидович. – Нет, я все понимаю… но чтобы – церкви?..

Какой-то здоровяк в серой холщовой куртке, не обращая внимания ни на кого, нагло тащил внушительных размеров Евангелие в серебряном окладе, богато инкрустированном жемчугом. Храм отца Дионисия вообще считался одним из самых богатых в городе… Один из чоновцев окрысился на него, но тот ловко юркнул поближе к выходу, попутно огрев трофейным Евангелием по голове старушку, что привела в церковь мужчин. Однако у самых царских врат дорогу мародеру преградил суровый товарищ Лагин. Семен Андреевич молча врезал ему в подреберье и, отобрав богослужебную книгу, напутствовал грабителя еще и мощным пинком. Тот не удержался на ногах и растянулся за полу. Тут Борис Леонидович увидел его лицо. Озлобленное и красное. С мутными глазами. Это был Юрка Пыж. Только сегодня Вишневецкий выписывал ему увольнительную в город.

– Вот это номер!.. – выговорил Борис Леонидович.

– Валим отсюда, – предложил Илья, – хоть вы и учитель, историй нам пока что хватит.

Когда они очутились на улице и перевели дух, из храма снова донеслись выстрелы и надсадные вопли. Потом мимо них на крейсерской скорости промчался Юрка Пыж. Староста старшей группы сейчас походил на солдата-дезертира, бегущего с фронта.

– Да уж…

– Это еще ничего, – с самым загадочным видом сказал Илюха. – Самое интересное будет сегодня ночью. Дом Константинова – вообще мистическое место. Говорят, лет пятьдесят назад там повесилась какая-то княгиня и по дому шляется ее призрак. Говорят, многие воры, приходившие спереть что-нибудь, ужасно пугались и сами попадали в руки к городовым.

– Ты в увольнении, что так свободно расхаживаешь по городу? – спросил Вишневецкий. – Что-то я не припомню, чтобы тебе выдавали пропуск. Все-таки школа у нас – особого режима…

– Да я помню. Возвращаемся. Я ж не через вахту выходил, в отличие от нашего законопослушного Пыжа.

…Поздним вечером Борису Леонидовичу не спалось. Он вспоминал невесть откуда появившегося в церкви мародера Юрку Пыжа, который повел себя таким недетским манером, Илью, опять не по-юношески серьезного и вдумчивого, и его непонятные насмешливые слова о доме негоцианта Константинова, куда свозили церковные ценности. Вишневецкий энергично прошелся по комнате и, приблизившись к окну, сел на подоконник. Бывший особняк купца Константинова высился через дорогу. До одиннадцати часов вечера в нем кипела жизнь: в окнах вспыхивали и гасли огни, подъезжали подводы, с которых сгружали внушительные, глухо позвякивающие металлом мешки, шли вооруженные винтовками красноармейцы и чекисты в традиционных кожаных плащах. Накрапывал дождь, стекал по мокрым бокам всхрапывающих лошадей. Один раз проехал автомобиль, в котором раскатывал по городу начальник городского гарнизона. Ближе к полуночи все затихло. Горел одинокий фонарь. Конечно, дом охраняли. Разумеется, в особняке был выставлен пост охраны.

И вот Борису Леонидовичу показалось, что через высоченные, с навершиями в виде наконечников стрел бронзовые двустворчатые ворота разом перелетело несколько небольших фигур. Неизвестные действовали невероятно ловко и слаженно, а та легкость, с которой они преодолели трехметровую преграду, заслуживала всяческого одобрения. С точки зрения вора, конечно… Один из злоумышленников остался сидеть на каменной опоре ворот, а остальные направились к дому.

– Ничего себе, – пробормотал учитель истории, – интересно, откуда об этом знал Илья? Или?..

Если бы это было при нормальной власти, которая зиждется на вменяемых законах и последовательном их исполнении, быть может, Борис Леонидович и уведомил бы полицию. Но не было ни полиции, ни законов, да и имущество, на которое, судя по всему, покушались воры, было только сегодня вытащено из храма. И что-то подсказывало Борису Леонидовичу, что эти люди, что перелезли через ограду бывшего купеческого дома и углубились уже во двор, будут красть отнюдь не у голодающих детей Поволжья, под эгидой помощи которым изымались у церквей ценности.

Неизвестные двигались абсолютно бесшумно, а тот, что остался сидеть на столбе, слился с его массивом, верно, почувствовав себя чем-то вроде каменного льва. Прошла минута, другая, пять, десять; от особняка купца Константинова не доносилось ни единого звука, как будто тени, а не живых людей видел Борис Леонидович.

Наконец раздался совсем слабый, нежный звук, как будто хрустнул, едва вминаясь, тонкий снежок. Зашевелился и «каменный лев» на воротах: он спрыгнул со столба на внешнюю сторону ограды и просунул руки сквозь тесно посаженные прутья. Откуда-то появилась внушительных размеров торба, в которую тип принялся складывать какие-то вещи, передаваемыми ему со двора подельниками.

– Интересно, я сразу угадаю, что именно они таскают, или у меня есть одна жалкая попытка?.. – пробормотал Борис Леонидович. – М-да…

И тут…

– А ну-у-у!! – прорезал тишину басовитый вопль. – Субчики! Ворюги! В-в-вали их, Андрюха!

Хлопнула дверь. Раздались тяжелые шаги, и тотчас же донесся мальчишеский голос:

– Ша! Шухер! Хряем отседова, пацаны!

Воздух прорезал звучный свист; сухо, как переломленные ветки, треснули в воздухе два выстрела. Замельтешили, замелькали маленькие фигурки, одна за другой перемахивая через ворота. Трое уже перелезли, четвертый ждал их с внешней стороны ограды, еще двое разом запрыгнули на решетку. Прозвучали еще два выстрела. Один воришка, забравшийся уже было на ворота, вдруг опрокинулся назад и рухнул вниз головой, а второй испустил придушенный вопль и тоже упал – но на руки своих товарищей, спрятавшихся за каменными опорами ворот.

– Суки!!

– А-а!

– …пока всех не положили!

Сноп яркого света разом разогнал ночную тьму: это на посту охраны зажгли мощный армейский прожектор. Оставалось не очень понятным, отчего его не задействовали до сих пор. Но теперь было уже поздно: прожектор нащупал только одного-единственного ночного вора, который неподвижно лежал у ворот, подломив под себя обе ноги и далеко откинув руку. К нему подошли двое с винтовками. Красноармеец перевернул безжизненное тело и, глянув в лицо застреленному вору, произнес: