— Но я не вижу здесь ничего особенного, государь, — ответила Анна. — Разве девушка моего воспитания, с моим кругозором может вникать в тонкости государственных дел? Разве я могу оценить качества человека, которого вы собираетесь поставить во главе армии или губернии? Домашняя кошка не должна изображать из себя льва, царя пустыни, и скромная малиновка не должна вести себя, словно горный орел — ей неуютно будет на вершинах, где обитают орлы. Вот я и не стремлюсь к вершинам, мне достаточно деревьев в вашем парке.

— За то я и люблю вас, Анна, и с каждым днем моя любовь все сильнее, — сказал на это Павел, забирая в плен ее руку и покрывая ее поцелуями. — И пусть тела наши не могут соединиться, в силу ваших предубеждений и воспитания, но души наши давно слились!

Так, в пеших и конных прогулках, беседах наедине, играх и общении прошло лето. С наступлением осенних дождей в Павловске начались сборы, и шестнадцатого сентября двор перебрался в Петербург, в Зимний дворец. Следует заметить, что Павел не любил этого дворца. Это здание не хранило воспоминаний о дорогом его сердцу прадеде, великом Петре, зато все было проникнуто памятью о его матери, императрице Екатерине. Именно воля Екатерины наделила эти просторные залы обильной позолотой, зеркалами, лепниной, сделала их такими роскошными. Эта помпезная роскошь раздражала Павла, которому был по душе строгий, воинственный стиль. Поэтому по его повелению недалеко от Зимнего, в месте слияния Мойки и Фонтанки, спешно возводилось новое здание, призванное стать резиденцией царской семьи, — Михайловский замок. Павел сам участвовал в составлении проекта будущей резиденции, выполнил ряд рисунков. Он требовал, чтобы замок строился как можно скорее, даже ночью, при свете факелов.

Тем не менее осенью 1798 года новая резиденция была еще далека от окончания, и приходилось жить в Зимнем дворце. Императорская семья расположилась, как всегда, на втором этаже дворца. И здесь же, на втором этаже, Павел приказал оборудовать комнаты для Анны. Однако, неожиданно для него, она воспротивилась его планам и наотрез отказалась жить во дворце.

— Поймите, ваше величество, — убеждала императора Анна, — своим желанием вы ставите меня в унизительное положение! Там, в Павловске, мое размещение под одним кровом с вашим величеством тоже было странно, но имело, по крайней мере, разумное объяснение — так я приближалась к месту своей службы, как камер-фрейлина. Ездить каждый день из Петербурга было бы для меня весьма утомительно, и эта причина была всякому понятна. Но здесь, в Петербурге, у моей семьи — спасибо вашему величеству за этот дар! — есть свой особняк. Зачем же я буду жить во дворце? Видимо, только для того, чтобы стать предметом сплетен и толков. Я не допускаю, чтобы вы, с вашим великодушным сердцем, могли этого желать. Поэтому прошу: отпустите меня, позвольте мне жить в родительском доме! А я обещаю, что с самого утра буду подле вас и стану сопровождать вас, как то было в Павловске.

Император выслушал ее горячую речь с хмурым видом и некоторое время молчал, думая о чем-то. Затем произнес:

— Наверное, вы правы, Аннет. Будучи крайне чувствительны в вопросах чести, вы лучше меня поняли ложность вашего положения здесь. Хорошо, живите у родителей. Но я желаю, чтобы весь день вы были здесь! Я нисколько не хочу отменить ваше назначение в камер-фрейлины. И я хочу, чтобы вы непременно танцевали на первом балу, который состоится на будущей неделе! Непременно!

— Да, конечно, государь. — Анна склонила свою красивую головку в знак согласия. — Только…

— Что «только»? Вы же знаете, я не терплю никаких условий и оговорок!

— Нет-нет, государь, я не смею выставлять вам никаких условий, мне и в голову такое не могло прийти. Мне только жалко, что и на этом балу нельзя будет танцевать мой любимый танец, а будут все те же наскучившие экосезы…

— Вот как? Какой же ваш любимый танец, скажите?

— Вальс, государь! Ах, я так мечтаю пройти с вами тур вальса! Вы будете так близко, наши лица будут совсем рядом…

Анна знала, чем можно было поколебать прежнее решение императора о запрете вальса. Картина, которую она нарисовала — они вдвоем, они рядом, их лица почти соприкасаются, — вмиг предстала перед внутренним взором Павла и перевесила все прежние соображения. Для пущей важности император еще минуту сохранял на лице выражение раздумья, а затем произнес:

— Хорошо, пусть будет по-вашему! Я разрешу вальс. Но если от того произойдут какие неприличности, тотчас возьму свое разрешение обратно!

— Что вы, государь, никаких неприличностей не произойдет! — заверила его Анна. — Так я извещу всех придворных дам о вашем милостивом решении?

И она в тот же день сообщила эту новость графине Чесменской, а от нее решение государя сделалось известным всему светскому Петербургу. И какая же радость царила во всех гостиных! Как бросились дамы и девицы заново разучивать вновь разрешенный танец!

После этого случая Анна заметила, что многие придворные стали смотреть на нее с большим уважением и теплотой. В высшем свете стало известно, что новая приближенная императора имеет на него совсем особенное влияние, какого не имела Катерина Нелидова, и что использует она эту власть для достижения целей совершенно невинных и для всех радостных.

Бал в Зимнем дворце, назначенный на 1 октября, имел для всего светского Петербурга совершенно особое значение. Впервые был дозволен танец, до того бывший под запретом, — вальс. Кроме того, император сам должен был открывать бал этим танцем. И среди придворных распространялся упорный слух, что пару государю составит не императрица Мария Федоровна, а юная Анна Лопухина — новая фаворитка его величества.

Немудрено, что во всех домах шились новые наряды, примерялись бальные туфельки, из шкатулок извлекались фамильные драгоценности. Сколько было новых заказов на платья, кружева, шарфы, туфли! Сколько было разговоров!

И вот назначенный вечер настал. Еще засветло к подъезду Зимнего дворца начали съезжаться кареты с гостями — ведь всем было известно, что бал не может продлиться до полуночи, по причине строгих взглядов императора на уместное время веселья. Один за другим гости проследовали во дворец, оставляли в руках лакеев шубы и собольи шапки и проходили в зал. Здесь их встречали министр двора князь Плещеев, секретари императора Обольянинов и Донауров, статс-дама Мария Чесменская и камер-фрейлина Анна Лопухина.

Да, Павел попросил Анну оказать ему эту почетную услугу — заменить собой императорскую чету при приеме гостей. Собственно, царственные особы никогда не встречали гостей — это не соответствовало их высокому званию. За них эту обязанность выполняли особо доверенные лица. Однако еще не было случая, чтобы столь почетная миссия была доверена такой юной особе, к тому же совсем недавно появившейся при дворе и, по слухам, не вполне знакомой с этикетом.

Анна встретила сообщение о поручении государя без восторга. Но отказаться было никак нельзя: поручение было очень почетным и никак не затрагивало ее чести. К тому же император только что выполнил ее просьбу, даже две просьбы: позволил ей жить отдельно от царственной семьи и разрешил танцевать вальс. Отказавшись от приема гостей, она ответила бы ему черной неблагодарностью, а Анна не была неблагодарным человеком.