Коку уносят, пойдёт на консервы для самых бедных, а девчонке теперь нужно явиться туда-то тогда-то, вынуть обвес в особой клинике – кровью поплачешь, и всё пройдёт, говорит командир.

Пошатавшись и повыв, она идёт на Свалку.

Голубь улыбается.

Девчонка излагает ситуацию как может. И пока говорит, понимает, что в общем и целом мечте конец.

– Пста ме смер.

– Что?

– Убей мя.

Это логично. От колёс откачают, с крыши страшно, из пистолета стреляются только в кино. Но если просто лечь мяснику под нож, ничего не почувствуешь.

У этого рассказа три финала. Снова вам выбирать, но теперь уже насовсем.

Картинка десятая, с вариантами

Первый финал – затейливый и красивый.

– Я даю людям жизнь, – повторяет Голубь. – Новую, всякую, странную. Жгу людей, шью людей, рву людей, но не убиваю. Ты сама себя убьёшь. Я поставлю тебе смерть. С секретом. Я люблю этот город, он сделал меня мной, и я хочу ему отплатить. Будет легко. Ложись.

Чернота; вскоре девчонка уходит с новым шрамом и новой льдинкой в мозгу. Склонная к драматизму, она ждёт полуночи и врубает хит.

Но не решается и шатается ещё полчаса. Цокает, наконец, и ждёт, пока тайная штука сработает, пока тихая темень хлынет в мозг. Поверх фальшивой крови из ушей течёт настоящая. И тут вдруг оказывается (это красивый финал), что рядом со смертью в её голове стоит усилок, ну, например, не простой, а, предположим, военная какая-нибудь разработка, которую Голубь выменял у дряхлого генерала за чип в член. Да неважно, что именно. Важно, что Голубь – мастер обвеса, и вот чудо.

Девчонка в агонии – Голубь опять соврал, – и усилок разносит её боль на тысячу квадратных километров. Тут и не скажешь «в ту же секунду»: в мире дырявых мозгов всё куда быстрей. Миг в миг миллионы мялочников цепенеют, чувствуя девчонкину смерть в затылке. Свою смерть.

Второй финал попроще: Голубь не будет её убивать. Он странно к ней относится, это любовь какая-то, но неправильная, голубиная. И потому он предлагает ей бессмертие в хрустале. Тело отправит гулять по Свалке, мало ли на него желающих, пусть его разорвут мясники и вышибут пустые мозги солдаты. А девчонка проведёт вечность в хрустальной пуговице.

Нет, я бы не стал выбирать этот финал и вам не советую. Уж слишком это бессмертие – если, конечно, вовремя бить пуговицу током – похоже на обычную жизнь. А кому она нужна, обычная-то?

Третий финал. Он правдивей и противней. Ни смерти, ни бессмертия. Неважно, что там ей предлагает Голубь, людей вроде Голубя вообще, вероятно, нет. А вот девчонка совершенно реальна, а значит, как и мы с вами, она ничего не решает, лишь коченеет от ужаса и так невольно выбирает жить дальше. Где-то работает, снимает какой-то угол, может, слегка продаёт себя по кусочкам, но без экстрима. О ней забывают. Это же не сраная тоталитарная антиутопия. В завтречке, как и сегодня, правят нажива и полный бардак. Слава бардаку, кто-то где-то потерял её файл, и девчонка жива и свободна, но, конечно, никаких мялок, прочь мечту и так далее.

И девчонка ходит туда-сюда, и что-то такое делает, и подпевает новому хиту. А вьюга всё сильней (если вы выбрали вьюгу), и над гниющей рекой поднимается пар (если вы выбрали южный пейзаж). Растворяется завтречко, и уж не разглядеть девчонкин силуэт (или как это назвать, когда кто-то тает во тьме).

И если вы слегка расстроены, что у девчонки не сложилось, так не расстраивайтесь. Вечность – для везунчиков. Чтобы туда попасть, нужно или сильно мучиться, или много денег. А девчонка – я бы хотел подарить ей вечность, но нет, не сегодня, – а девчонка просто подёргалась и растаяла. Как и вы, бедный мой читатель. Квы, бедны м чта. Квы.

1. А дальше вы знаете

– Боба всё! – сказала Нина.

И ткнула в экран мёртвой морской свинкой.

Это Нина придумала всем встречаться в Международный день глухих. Мы не глухие, просто в конце сентября хорошо прибухнуть в лесу. Потом одно, другое, кто на таблетках, кто на работе с августа без выходных, встречи кончились, пошли созвоны. А дальше вы знаете. Старики, дети, курильщики. Не помню, сколько было волн и сколько это длилось, но однажды я обнаружил себя в опустелой Москве. И я почти здоров, только немного слезятся глаза и сохнет кожа. Я смотрю на экран, где расплываются лица моих друзей, и Нина рыдает с мёртвым животным в руках.

2. С баулом любимых платьев

Бедная Нина, парусник в полупустыне, электросамокат в горах. Организатор мероприятий в мире, где больше не обнимаются.

Сначала каждый делал, что умел. Привычно. Все говорили, что мир не будет прежним, а он отвратительно прежний, только все потеряли работу и надо по-новому как-то в этом прежнем жить.

Нина первая поняла, что звери – деньги. Свинка Боба забавно хрюкала, Нина садилась на корточки и хрюкала в унисон. Они начинали трансляцию в семь. Нина стала нормально есть, раздала долги и купила приятный светильник, элитные тапочки, очень пушистый халат – новое золото нашего милого мира.

Засунув поглубже носочки в тапочки, закапав снотворного, от которого больше не спишь, Нина хрюкала каждый вечер и заработала даже на суточный пропуск наружу. Она шаталась по пустой Москве с баулом любимых платьев. Переодевалась на перекрёстках под взглядами других таких же ошалелых. А потом сорвала пучок настоящей, живой травы, дала её Бобе, и Боба сдохла.

Новая свинка – полгода работы. И это не свинка даже, а ноль, её ещё научи хрюкать.

3. У него седая грудь и страшные глаза

А Гога из наших был главный проныра. Запустил вереницу успешных медиа, просто не заплатив ребятам и наняв новых. В эпидемию всё рухнуло, но и тут он очнулся первым и монетизировал кота. Это довольно противно, зато не длинно, так что можете сразу мотать до звёздочек.

Звали кота Вильгельм.

Вильгельм Ананасов Третий, бесценный мейн-кун с родословной до прадедов. Он равномерно презирал мир, но делал исключение для жирных сливок. И однажды Гога просто намазал сливками член и сказал «кис-кис». Через неделю он вышел с этим в прямой эфир. Свой первый миллион просмотров он собрал ещё до комендантского часа.

Я не знаю, кто смотрит эти вылизывания. Впрочем, Вильгельм красив. У него седая грудь и страшные глаза. Вот такие:

* * *

Гога богат. У окна его вьются дроны доставки. Он купается в пропусках. Он выходит наружу минимум раз в неделю. Говорит, ничего там особенного, мы всё себе придумали, чтобы тосковать, а не развиваться. Хорошо ему говорить.