– Я завтра ещё принесу, – обещала я и повернулась к ребёнку. – Видишь, а ты боялся. Тебя как зовут?

– Штефан, – признался он.

Улыбнулся показав отсутствие переднего зуба и неожиданно, но премило покраснел. Отмыть бы его, с печалью подумала я. Такой ребёнок – конфетка просто. И Льву нравится, он детей тоже не часто видел, а сейчас смотрит, с удивлением, как на диковинное животное, даже перестал пытаться сгрызть кулак.

– Штефан! – заорала сварливо уже знакомая мне толстая женщина. – Домой быстро!

И на меня посмотрела так, словно я заразная. Обиду я проглотила. Спать ложилась поздно – Лев плакал, белье отказывались сохнуть. Так и легла на влажное, в одежде. Лежала и плакала в темноте, тихо, чтобы не привлечь внимание и не разбудить ребёнка.

– Я тут, только потому, – шёпотом сказала я, – что ты так велел. Я тебе доверяю. Я подожду. Но пожалуйста, не заставляй меня ждать долго.

Первые дни там казались мучительными. Лев не спал, ему тоже не нравилось здесь. Просыпался ночью, всхлипывал так горько, что у меня не хватало сил на него сердиться. Да, не даёт спать, но он же не специально. У неё вообще не детство, а просто бег через полосу препятствий.

Снова плачет. На часы посмотрела – четыре утра. Но осень, в комнате так темно словно окно кирпичами заложили снаружи. Маленькое пространство я изучила вдоль и поперёк. Тянусь к люльке, он спит в ней, потому что кровать слишком узка для двоих, я параноидально боюсь задавить его во сне. Беру на руки. Тяжеленький, ещё тяжелее, чем сначала был. Укладывают к себе под бочок. Смесь тёплая, в специальном термосе. Я прочитала, что так делать нельзя, но это здорово облегчает жизнь.

Лев кричит и сучит ножками. Где-то в доме громко хлопнула дверь, мне сразу кажется, что все недовольны тут нами. Им не нравится, что Лев будит их ночами. Даже пёс на улице и тот залаял, а потом протяжно, горько завыл на одной ноте. Тоскливо так…

– Не плачь, – попросила я. – Ну, не надо, Левк. Видишь, я рядом. И папа скоро приедет.

Успокоился, взял бутылочку. Сосёт и ерзает сердито. Затихает потихоньку, хотя порой продолжает всхлипывать даже с заныьм ртом, сквозь сон, который так хрупок у него. Ручками вцепляется в ткань моей футболки и держит так крепко, будто боится, что все ушли и я уйду тоже.

– Не уйду, – шепчу я. – Куда же я уйду, ты без меня никак. И я без тебя.

Утро было серым. Лев не выспался, я тоже. Ночью так не хотелось его укладывать в люльку, так хорошо было нежиться рядом с тёплым ребёнком, но все же пришлось. Каждый раз словно открываю от себя. А ещё то, что вся прошлая жизнь была не настоящей. А настоящее сейчас вот.

Лев агукнул, схватил мой палец и потащил в рот. Он вообще все научился хватать руками, все что хочет. И казалось, именно для того, чтобы засунуть в рот. Руки у меня были чистые, кусать себя я позволила. Но что-то пошло не так.

– Лев! – поразилась я. – Мать моя женщина! Что это ещё такое? Ну-ка открой рот, немедленно!

Лев этого явно делать не хотел, шустро перекатился на живот ускользая от меня. Но я была гораздо больше и чего уж там – сильнее. Детский ротик я осторожно открыла и увидела там…на розовой чуть воспаленной десне крошечную полоску. Зуб! Мне не показалось.

– Гы! – недовольно сказал Лев и эти самым зубом цапнул меня за палец.

– Тебе же только четыре месяца! – пожурила я.

И рассердилась. Не на Льва. На его папу, за то, что не рядом. На его мать, за то, что ребёнок ей не нужен. На всех тех людей которые не то, что детский зуб – и жизни то не ценят. Рядом со Львом сейчас должны быть самые близкие люди, а есть у него только я.

В комнате мне казалось тесно, как в клетке. Вокруг все чужие и, кажется, всем не нравлюсь. И злость берет на Давида – зачем он меня сюда привёз? Даже в той квартире было лучше. Она пахла нами, отголосками короткого нечаянного счастья.

– Пойдём гулять, крокодил мой зубастый, – позвала я Льва.

Наверное, слов он еще не понимал. Но безошибочно узнавал мой голос и всегда поворачивался на него, зачастую игнорируя других людей. Мне казалось, ему нравится мой голос.

– Пфффф, – пренебрежительно ответил Львенок и выпустил изо рта пузырь.

Я подхватила его на руки, вышла во двор. Его я изучила до последней выбоинки на бетоне. Я его ненавидела, так надоел за последние несколько дней. Дети меня бояться перестали, бегали вокруг, но дичились, близко не подходили. Смотрели со стороны. Один только Штефан решался, и то только тогда, когда его сварливая мать не видела.

И сегодня я решилась. Мы достаточно далеко от города, в посёлке, названия которого я даже не знаю. Мне можно выйти погулять. Да кто меня тут найдёт? А ещё хотелось чего нибудь. Шоколадки. Кусок сыра, и есть его, не отрезая, а прямо откусывая, оставляя на ноздреватом ломте лунки своих зубов. Меня здесь кормили, да, но еда была слишком жирной, на мой вкус. Зато дикий пёс так может отъется.

Пойду гулять! Покосилась на вечно запертые ворота. Нет, они открывались. Ходили туда сюда бабы. Ездили на огромных машинах мужики, джипы эти потом стояли под окнами, не позволяя проветрить – с удовольствием фырчали двигателями пуская клубы дыма. Но как только выходила я, так сразу все заперто.

– Выйдем в большой мир?

Лев не понимал моих слов, да. Часто просто спал. Иногда улыбался мне в ответ. Но вне зависимости от того, понимал он меня или нет, мне нравилось с ним говорить. Лев – моя отдушина. Мой маленький, но самый главный союзник.

Подошла к воротам. Железные. Замок кодовый, но ещё висит амбарный, словно одного им мало. И не лень каждый раз отпирать? Побренчала. Тощий пёс на звук поднял кудлатую голову, тихонько зарычал, но признал меня и уснул дальше.

– Куда собралась? – грубо крикнул мужчина со стороны гаражей.

– В магазин хочу, – робко ответила я.

– Нечего делать там! – снова крикнул он. – Всё у тебя есть! Дома сиди!

Мне стало обидно. Я вернулась в комнату, устроила уснувшего Льва и с чувством заплакала. Дверь отворилась тихонько – Штефан. Первый раз ко мне пришёл в комнату.

– Чего плачешь? – спросил он.

– Шоколадку хочу, – подумав ответила я. – И сыр.

Не вываливать же все свои беды на ребёнка, которому не больше шести лет. Не поймёт. А вот желание иметь шоколадку в его возрасте вполне понятно.

– Вот глупая, – фыркнул он с чувством превосходства, он то мужик, мужики по шоколадкам не плачут. – Давай деньги, я сбегаю, я знаю откуда вылезти. Мы все оттуда бегаем. Только тебе не скажу, не проси, Расул не велел.

Так я стала счастливой обладательницей шоколадки. И куска сыра. И жить как будто стало немного веселее. И ела, как мечталось – откусывая от куска. Лев смотрел на меня пуская слюни и рассерженно взмахивая руками – ему тоже сыра хотелось.