Оказался я в тюрьме. Потом появился большой китаеза, говоривший по-английски, и он стал задавать мне разные вопросы и угощал сигаретами, точь-в-точь как в кино, а на следующий день меня наконец выпустили. Мистер Уилкинз пришел в тюрьму и примерно час проговорил с китаезами, и они меня отпустили.

Мистер Уилкинз был вне себя.

— Гамп, ты понимаешь, что они приняли тебя за шпиона!? — сказал он. — Ты понимаешь, что мог свести на нет все наши усилия?! Ты что, сошел с ума?

Хотел я ему ответить, что я самый обычный идиот, да не стал. В общем, мистер Уилкинз купил у уличного торговца большой воздушный шарик и привязал его пуговице на моей рубашке, чтобы найти меня «в любой момент». И еще он приколол мне на грудь табличку, где было написано, кто я и где живу. Я чувствовал себя круглым дураком.

Однажды нас всех погрузили в большой автобус и повезли к большой реке, на берегу которой стояло множество китаез в форме, так что мы поняли, что тут находится самый главный китаеза, Председатель Мао.

Председатель Мао оказался толстым старым китайцем, похожим на Будду. Он снял свою пижаму и оказался в плавках. Нам сказали, что несмотря на свои восемьдесят лет, он собирается переплыть эту реку.

Ну, вошел он в реку и поплыл, и все были в полном восторге. Примерно посередине реки он поднял руку и помахал нам. Все стали махать руками ему в ответ.

Примерно через минуту, он снова помахал рукой, и снова все помахали ему в ответ.

Наконец, он помахал в третий раз, и тут-то все сообразили, что он не просто машет рукой, а тонет!

Ну, тут такое началось! Наконец-то я понял, что такое «китайское столпотворение»! Множество народу бросилось в воду, с той стороны к председателю устремились лодки, а те, что остались стоять на берегу, начали хлопать себя по голове ладошами. Когда я увидел, как старик исчез под водой, я сказал себе — к черту! Скинул туфли и прыгнул в воду. Тех китаез, что плыли к месту, где исчез председатель, я обогнал очень быстро, и скоро оказался там, где кружили лодки, а люди на них всматривались в воду, словно пытались что-то там увидеть. Это было глупо с их стороны, потому что вода была такого же цвета, как в канализации.

Ладно, нырнул я раза три-четыре и точно — этот старикан оказался прямо подо мной! Я вытянул его на поверхность, а китаезы подхватили его и увезли на лодке. Меня они оставили как есть, так что пришлось возвращаться в берегу вплавь.

Когда я вылез на берег, люди стали прыгать еще сильнее и хлопать меня по спине, а потом подняли на руки и понесли к автобусу. Но когда автобус тронулся, мистер Уилкинз подошел ко мне и покачал головой:

— Ты просто осел, — сказал он, — неужели не ясно, что для Соединенных Штатов лучше всего было бы, если бы этот сукин сын утонул! Да, Гамп, ты упустил случай, который представляется человеку только раз в жизни.

Так что я решил, что снова я что-то испортил. Но ведь я только хотел сделать, как лучше!

Мы непрерывно играли в теннис, и дело близилось к концу, но я уже потерял представление о том, кто выигрывает, кто проигрывает. А тем временем, из-за того, что я вытащил этого старикана, Председателя Мао, из реки, я стал для китаез чем-то вроде национального героя.

— Гамп, — сказал мне как-то мистер Уилкинз, — как ни странно, ваша глупость обернулась для нас удачей. Я только что получил известие, что китайский посол согласился начать переговоры с Госдепартаментом об улучшении межгосударственных отношений. И еще — китайцы хотят устроить в твою честь парад, и я надеюсь, что ты будешь вести себя прилично.

Через два дня состоялся этот парад, и это было зрелище что надо! Вдоль улицы выстроились примерно миллион китайцев, и когда я шел мимо них, они кланялись и махали мне руками. Улица вела к Тяньаньмынь, где было нечто вроде китайского Белого дома, где меня должен был торжественно принять сам Председатель Мао.

Когда мы дотуда добрались, китаезы прямо с ума посходили от счастья, что видят меня. Они накрыли длиннющий стол и я сидел рядом с самим Председателем. Посреди банкета он наклонился ко мне и сказал:

— Я слышал, что вы воевали во Вьетнаме. Скажите мне, если вам нетрудно, что вы думаете об этой войне? — переводчик перевел мне его слова, и я подумал — черт побери, если он спрашивает, то наверно, в самом деле хочет знать. И я ответил:

— Я думаю, что это полное дерьмо.

Переводчик перевел ему это, а он вдруг как-то странно изменился в лице, пристально посмотрел на меня, и вдруг губы у него дрогнули, и он широко улыбнулся, а потом начал жать мне руки, и кивать головой, как какой-нибудь китайский болванчик. Фотографы тут же начали это снимать, и потом этот снимок появился в американских газетах. Но до этого дня я никогда никому не рассказывал, что я тогда такого сказал, что он так заулыбался.

Когда мы уезжали, около отеля собралась большая толпа. Я огляделся, и увидел среди китаез женщину в мальчиком на плечах, и вот он-то был настоящим монгольским идиотом — язык наружу, глаза перекошены, и он все время что-то лопотал, как это всегда делают идиоты. Я просто не мог удержаться, и хотя мистер Уилкинз запретил нам подходить к китаезам без его разрешения, я все-таки подошел к ней, вытащил из кармана пару пинг-понговых шариков, которые всегда носил в кармане, поставил на них свой крестик и отдал малышу.

Первым делом он засунул шарики в рот, а потом схватил меня за руку. Потом он вдруг широко улыбнулся, а на глазах его матери почему-то появились слезы, она начала что-то верещать, и переводчик сказал мне, что этот мальчик улыбнулся впервые в жизни. Да, я мог бы ей кое-что порассказать, только у нас не было на это времени.

Ладно, но когда я пошел назад, этот мальчишка зашвырнул в меня шариками и попал прямо в голову. И надо же было так случиться, что как раз в этот момент один фотограф меня заснял и потом это фото появилась в газетах под заголовком: «Юный китаец проявляет свою ненависть к американским империалистам».

Ладно, мистер Уилкинз утащил меня в автобус и не успел я оглянуться, как мы уже летели назад в Вашингтон. Перед самым приземлением он сказал мне:

— Ну, Гамп, мне кажется, ты знаешь об этом китайском обычае — если ты спас китайцу жизнь, то с тех пор ты за него отвечаешь. — Тут он как-то ехидно улыбнулся, и тут как раз сказали, чтобы мы не расстегивали ремни. А мы сидели рядом. И в этот момент я пукнул так громко, как никогда в жизни. Это был похоже на разрыв гранаты. У мистера Уилкинза просто глаза вылезли из орбит и он сказал что-то вроде:

— Аааа-кх-кх! — и начал глотать воздух ртом и пытаться расстегнуть ремень.

Тут же прибежала хорошенькая стюардесса, посмотреть, отчего такой шум. А мистер Уилкинз все еще задыхался и кашлял, и тут я тоже зажал нос и указывая на мистера Уилкинза, заявил:

— Нужно открыть окно! — или что-то в этом роде. Мистер Уилкинз весь покраснел и начал показывать на меня, но стюардесса только мило улыбнулась и вернулась на свое место.

Мистер Уилкинз, когда перестал дергаться и поправил галстук, сказал мне еле слышно: