– Ну-ну… – начал он и осекся, чувствуя, как волосы на теле встают дыбом.

Как он мог забыть! Нельзя позволить баньши рыдать! Вой по загубленной жизни может и пару-тройку соседей отправить на тот свет.

– Нет! – крикнул он.

Тело отреагировало быстрее, чем разум. Мгновение – и он на ногах, еще через секунду в его руке оказался кинжал. Геор не видел тварюшку, только темный силуэт на кресле – она раскачивалась, обняв колени, и тоненько выла. Понимала, что ее плач смертелен, и пыталась сдержаться, но это было сильнее нее – вой рвался наружу, вой баньши, который невозможно подавить.

Он должен это сделать. Он охотник и поклялся защищать людей от созданий ночи! Баньши зажимала рот руками, мотала головой. Она знала, что к ней приближается ее смерть, но не могла перебороть свою сущность.

– Зар-раза, – выругался Геор, выпуская кинжал из рук: лезвие со всего маха вошло в пол и накрепко там застряло.

А потом он шагнул к баньши, подхватил съежившуюся в комок тварюшку, стиснул, прижал к себе. И вот тогда крик полоснул его по ушам, ударил наотмашь по лицу, точно плеть. Геору показалось, что он ослеп и оглох. Из глаз выбило слезы, из носа хлестала кровь – он ощутил на губах ее солоноватый вкус. Он ничего не видел, не слышал ничего, кроме разрывающего душу, жуткого, чудовищного воя.

– Тихо, тихо… – говорил он.

Надеялся, что говорит, потому что не слышал, конечно, собственного голоса и не чувствовал губ: они онемели. Нельзя терять сознание! Не сметь! Геор запрокинул голову, со всего маха ударился о стену: не сметь отключаться!

– Тихо, все хорошо… Все хорошо…

Слышит ли она его? Или все бесполезно?

– Ты не одна… Я тебя не отдам… Тихо, тихо… Алена… Алена, ты слышишь меня? Я не отдам тебя. Тебе нечего бояться…

Тонкие руки судорожно обхватили его шею. Баньши уткнулась лицом в его плечо, худенькое тело сотрясали спазмы, когда тварюшка пыталась подавить крик. Но вот он стал тише, а потом и оборвался, точно отрезали. Геору сначала почудилось, что у него разорвались барабанные перепонки – такая навалилась оглушительная тишина. Откашлялся, чтобы проверить: нет, слышит. Как сквозь слой ваты или даже, пожалуй, как сквозь стеклянный купол, но слышит.

Посадил баньши на кресло, а она все продолжала цепляться за Геора, пока тот осторожно не снял ее пальцы. Запахнул халатик на ее груди, тварюшка и не заметила, как тот раскрылся. Снял безнадежно испорченную рубашку – еще одну, зар-раза – залитую кровью из носа, кинул под ноги. Нарочито медленно опустился на постель и только тогда провалился в беспамятство.

Проснулся от вкусного запаха: по воздуху плыл аромат… блинчиков. Шипела сковорода, закипал чайник. Под окном играли в футбол мальчишки: «Пасуй мне, пасуй мне!» Чуть слышно дребезжало стекло в оконной раме – давно пора заменить на пластиковые.

Жив. И даже слуха не лишился. Но, вероятно, бредит…

Геор поднялся, осмотрелся – кресло пустовало, только лежала на подлокотнике корешком вверх раскрытая книга. Кто же так оставляет – переплет портится! А еще филолог!

Зашел в ванную комнату, оперся руками на раковину, хмуро осмотрел в зеркале свою осунувшуюся небритую физиономию со следами крови на подбородке. Красавчик, чё! Потянулся за гелем для бритья и обнаружил, что руки трясутся. Отлично! Проклятие, контузия криком баньши! Что дальше?

С горем пополам побрился, стянул брюки, носки, кинул в машинку. И только теперь увидел, что на змеевике сушатся вещи: цветастый свитерок, леггинсы, крохотный треугольник кружевного белья. И тут же обнаружилась его рубашка, та самая, залитая кровью из носа, отстиранная и уже почти высохшая. Неужели на руках стирала? Бестолковая…

После душа по привычке потянулся к крючку, на котором оставлял халат, но рука повисла в воздухе: теперь у него и халата нет, его облюбовала одна мелкая плаксивая нечисть! Обернул вокруг талии полотенце, так и вышел.

Алена приплясывала около сковородки, сунув в рот пальцы: обожглась. Услышала движение, быстро обернулась, серые глаза широко раскрылись, когда она увидела полуобнаженного охотника. Геор чувствовал, что с мокрых волос срываются капли, текут по груди. Сердито встряхнулся, как кот, взъерошил волосы – брызги полетели во все стороны. Пара капель упала на раскаленную сковороду, зашкварчала.

На тарелке кособочилась стопочка толстых блинов, на столе валялись стаканчики из-под йогурта и яичная скорлупа. Удивительно, Геор не думал, что из того мизера продуктов, что хранились в его холодильнике, можно приготовить что-то путное. И мука… У него, оказывается, есть мука?

– Что это? – угрюмо поинтересовался он.

Тварюшка моргнула.

– Завтрак… – голос звучал растерянно.

Геор вспомнил все, что наговорил ей ночью. «Я тебя не отдам, тебе нечего бояться…» И называл Аленой. Докатился… Молча налил себе кофе, скатал блин трубочкой и сунул в рот – конечно, обжегся и, конечно, не подал вида. Блин был горячий, сладкий и неожиданно очень вкусный.

Он отодвинул второй стул, молча приглашая баньши сесть. Та присела на краешек, покусывая губы. Трусила, бестолковка…

– Вкусно, – сказал Геор. – Ты и попробовать не можешь…

Алена робко улыбнулась, плеснула из графина в пустую чашку воды на донышко.

– Вот, я могу водички попить за компанию.

Она сделала маленький глоток и замерла, глядя на свои руки, судорожно вцепившиеся в чашку.

– И что… теперь?

– Теперь? – Геор хмыкнул. – Не будем загадывать далеко. Есть этот день, и мы его проживем, а что потом – увидим. Какой у тебя размер обуви?

Баньши открыла было рот, чтобы ответить: уж что-что, а размер обуви знает любая девушка, но вместо этого озадаченно нахмурилась.

– Не помню… Так странно! Спроси ты меня, о чем книга Куприна, перескажу без запинок. Или о том, как отмечала последний день рождения, или кличку моего пуделя. Его зовут Бенджи, кстати. А какие-то детали стерлись из памяти, такие незначительные маленькие детали…

Губы тварюшки задрожали, и Геор сжал ее прохладную руку: только еще одного приступа не хватало!

– Все хорошо! Это пустяки! Алена, посмотри на меня! Это ерунда! Есть и другие способы узнать размер обуви, было бы из-за чего переживать.

Когда он называл ее Аленой, лицо баньши светлело. Как ей хочется быть человеком, надо же…

Геор вышел и вернулся с листом бумаги и огрызком карандаша, деловито опустился на корточки рядом с тварюшкой, поставил ее босую ногу на расстеленный на колене лист бумаги. Снова удивился, какие у нее маленькие пальцы, да и ножка совсем небольшая, не больше его ладони. Геор начал обводить ее ступню карандашом, тварюшка хихикнула.

– Щекотно.

– Ты чувствуешь?

– Ага…

Чувствует… И те, кому он перерезал горло, те тоже, значит…