— А ты не можешь представить, что я просто люблю приключения? — спросила Люси.

— Но какая тебе от этого выгода? Или ты рассчитываешь на какой-либо процент?

— А если и так?

— Что ж, это, по крайней мере, честно. И, поскольку я сам был полным идиотом, рассказав тебе все как есть, я готов заключить с тобой любой письменный или устный контракт.

— Не люблю писанины, — сказала Люси.

— Чего же ты хочешь?

— Я девушка не жадная, — ответила художница, — меня вполне устроит десять процентов от общей суммы. Тем более, что, когда ты получишь назад вещи, тебе нужно будет их еще и продать. Или у тебя есть множество других клиентов в Англии?

— Нет, — честно признался Сорин.

— Вот видишь. А я со своими связями и знакомствами смогу тебе посодействовать.

— Неужто?

— Конечно, ведь среди моих друзей есть не только бандиты и убийцы, но и вполне приличные галеристы, без которых в данном случае не обойтись.

— А если я откажусь?

— А чем ты тогда расплатишься с Драганом?

— В конце концов, я могу обойтись и без него, — нервно произнес Сорин, чувствуя, что попадает в ловушку.

— Нет-нет, — засмеялась Люси. — Драган человек слова и не привык, когда нарушают заключенные с ним контракты.

— Но ведь совместная работа еще не началась?

— Уже началась, после вашей беседы.

— Ты хочешь сказать, что обратной дороги у меня нет?

— Никакой, — кивнула Люси.

— А если я не согласен?

— Ну, что ж, если тебя не убила русская мафия, вполне возможно, что убьет сербская, — улыбнулась в ответ англичанка.

— Ты на редкость доброжелательна.

— Не злись, — осекла его Люси. — Одному тебе действительно не справиться. В таком деле, как твое, помощники необходимы. И Драган — лучший костолом из тех, кого я знаю. Если мы будем работать честно — мы прекрасная команда. А мы с тобой еще и прекрасные любовники. Или тебе не понравилось?

— Понравилось, — вынужден был признаться Сорин.

— Вот видишь: секс и кровь, как правило, идут вместе.

— Остается надеяться, что кровь будет все же не моя.

— И не моя, — подхватила Люси. — Брось дуться. Пойдем лучше куда-нибудь пообедаем.

Сорин вздохнул, хотел было еще что-то сказать, потом махнул рукой и встал из-за стола.

— Действительно, пойдем поедим. В конце концов, завтра я должен быть в форме.

— Хотелось бы, чтобы сегодня ночью ты тоже был в форме, — улыбнулась девушка и жадно поцеловала Сорина, совершенно опешившего от этих слов.

Этот вечер отличался для Сорина от предыдущего только тем, что ужинали они не в китайском, а в итальянском ресторане. В остальном все было также прекрасно: необычайно вкусная еда, прекрасное вино, веселье Люси, ее рассказы о том, как она с друзьями-художниками захватывала дома, как тайно подсоединялась к телефонным линиям, врезала новые замки, чтобы, не дай бог, не попасться под английские законы о взломе. После ресторана опять был номер Сорина, бурная ночь с криками и стонами, а потом — сладостное опустошение и глубокий и мягкий сон в объятиях друг друга.

Утром они позавтракали вместе в номере и простились уже на выходе из гостиницы. Сорин поспешил на встречу к Драгану, а Люси — куда-то по своим, Андрею неведомым, делам.

— Что делать-то будем, Геннадий Андреевич? — вопрошал Шутов мрачно жующего Ермилова за завтраком. Только к завтраку Слава оправился от мощного удара током, но и сейчас его тело немножко подрагивало изнутри. Однако всеми силами он старался скрыть это от своего нахмуренного, как туча, шефа. — Может, подловим этого козла где-нибудь и так отмудохаем, что он сам, сука, все расскажет?

— Угу, — отвечал Ермилов, — отмудохаем. И где же ты собираешься это делать, любезный друг? На улице, в Гайд-парке или, может быть, прямо на Трафальгарской площади?

— Не, ну, типа, можно ведь и снять квартиру какую-нибудь, привести его туда…

— А он с тобой, конечно, поедет!

— А что! В машину его впихну — и все.

— По-твоему, Кошенов такой идиот, что не понимает, какие мысли зреют сейчас в твоей квадратной голове?!

— Ну а как же быть-то?

— Как быть, не знаю, как быть. Ждать. Попробовать выяснить, где он хранит мои картиночки. Ведь не дома же он держит такую ценность.

— Дома вряд ли, — согласился Шутов.

— Значит, есть два варианта. Либо в банке, что мало вероятно, поскольку там нет условий для хранения живописи, а Кошенов в этом деле дока. Либо в какой-нибудь галерее, в хранилище, может быть, в аукционном доме.

— Как же мы это узнаем? — поинтересовался Слава.

— Как мы это узнаем… — эхом отозвался Ермилов. — Пока я вижу только один способ: постоянное наблюдение. И займешься этим наблюдением ты. В конце концов, надо же тебе реабилитироваться.

— Да я готов, всей душой. Просто боюсь: одного-то мало. Мне в помощники кого-нибудь…

— Не понадобятся тебе помощники. Кошенов не шпион. Человек вполне уважаемый, солидный, ни от кого прятаться особенно он не будет. Задача твоя — просто следить за его передвижениями. Сейчас он напуган, что нам на руку, и постарается, конечно, поскорее из Лондона исчезнуть. Оставлять здесь картины ему не резон. Значит, возможны два варианта: либо он их сразу же продаст — что ж, деньги нас тоже устроят, либо каким-то образом попытается их вывезти. А для того, чтобы их вывезти, он их, как минимум, должен получить, не так ли? И в том и в другом случае, то есть при продаже или при изъятии их, он, конечно же, посетит хранение: либо чтобы привести туда потенциального покупателя, либо чтобы забрать вещи. Таким образом, как только ты увидишь, что Кошенов подъезжает к какому-нибудь аукционному дому или крупной галерее, либо непонятному для тебя сооружению складского типа и хорошо охраняемому, мы будем знать, что именно там и находятся мои вещи. Надеюсь, с такой простой задачей ты справишься?

— Геннадий Андреевич, ну что вы?

— Да что я — я знаю, а вот что ты? Стареешь, Славик, стареешь. Это твоя последняя проверка.

— Когда начинать?

— А вот сейчас позавтракаешь и начнешь. Адрес помнишь?

— Конечно.

— Ну, так и приступай. И очень тебя прошу: никаких самостоятельных решений, все только через связь со мной. В гостиницу раньше восьми вечера не возвращайся.

— Так я двинул, Геннадий Андреевич?

— Давай. Удачи.

Оставшись один, Ермилов задумался. Его пребывание в Лондоне явно могло затянуться, чего он никак не ожидал. Более того, проблема Сорина превратилась в комплексную проблему: Сорин и Кошенов. Времени у него было абсолютно в обрез, да и дела в Москве не ждали. «Полозков уже, наверное, нашел этого Токарева, — рассуждал Геннадий Андреевич. — Мне бы сейчас туда, на родину». Но бросить одного Шутова он, конечно же, не мог. Не потому что не доверял ему, а знал, что на стадии изъятия картин у Ильи ему обязательно придется вмешаться самому. Он уже не думал о том, чтобы вернуть картины в Москву. Еще вчера в его голове созрел совершенно новый план. С картинами все идет наперекосяк, а значит, от них надо избавляться, и избавляться как можно быстрее. Реальную цену могли дать только здесь, в Европе, и помимо Кошенова у него был запасной вариант: Германия. Там проживал его старинный знакомец, человек с достаточно мутной биографией и далеко не безупречной репутацией, но личность очень известная среди антикваров, занимающихся авангардом: хитрый еврей Гога Рахлин.