Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты меня?
– И я тебя.
– Прости, – сел он рядом на моей стороне стены. – Мне нужно было понять – да или нет. Я встретил тебя у бассейна, и пока ты выигрывала три торта подряд, пытался выдавить из себя правду. Пытался сказать: Ева, помоги мне спасти сестру из гарема, а заодно французскую поданную, с помощью которой правительство Турции малость надавит на французов. Но получилось только пригласить на волейбол.
– А я думала, тебя пучит… такой ты был бледный.
– Переживал. С ночи ждал ваш автобус. Я знал, что ты меня возненавидишь, когда узнаешь, кто я.
– Ненависть – одна из самых разрушительных эмоций. Я не хочу гастрит и язву в тридцать, поэтому никого не ненавижу. Просто со мной никогда ничего не происходит, одни только «инциденты». То в глаза волос феном замотают почти до мозга, то подругу из туалета похищают. А везет мне только с тортами, – не сдержалась я от улыбки.
Христофор и Азат наконец-то принесли нам пару стульев, но мы с Костей уже успели закончить разговор, поднимаясь с пола.
– И что дальше? – спросила я. – Куда мы? В отель, в тюрьму, к тебе домой?
– Ко мне домой, чтобы…
–… чтобы ты рассказал свой план, как вытащить невест и найти Лину. Вот я здесь, как ты хотел. И что дальше? Очередное безумие?
– Конечно безумие. Иначе, я был бы нормальным. Мы бы закрутили прекрасный курортный роман, такой же быстрый и бурный, как грозы августа. Я бы проводил тебя на самолет и даже добавил бы в друзья в социальных сетях, лайкая все фотографии. Мы бы общались полгода, пока наша переписка не превратилась в обмен ничего не значащих смайликов. Я остался бы в твое памяти аниматором, о котором, преувеличивая нюансы, ты будешь болтать с подружками за кофе.
– А я в твоей? Я осталась бы «той рыжей туристкой шляпе», которая закрутила курортный роман с аниматором?
– Жаль, что я не аниматор, который не может забыть ту самую Еву из прошлого.
Первую любовь невозможно чиркнуть, даже маркером, даже ножом
Через шесть часов я снова вернулась на берег турецкий. Снова услышала курлыканье серых голубей, снова Назар на запястье подмигивал солнечными бликами, пока я смотрела на него, лишь бы не смотреть в голубые глаза Кости.
Азат и Христофор говорили на русском. Интересно, что они о нас подумали, видя, как мы с Костей сидим на полу узкого служебного коридора и смотрим друг на друга, как смотрят то ли бывшие любовники, то ли будущие супруги.
Между нами что-то было, и это было вот-вот станет былью с примесью боли, когда придёт время прощаться. Такую концовку и могла рассмотреть уже сейчас. Чтобы я не сделала, все что угодно, хоть на голову встану, нам с Костей осталось совсем немного радоваться солнцу, небу и друг другу.
Как я могла не замечать его? Как я могла страдать по Марку и не видеть, что кто-то рядом страдает обо мне?
«Не хватало в него влюбиться…» стукнула я себя по лбу, прогоняя зацикленность на если б да кабы.
Азат вел машину, Христофор обернулся с переднего сиденья к Косте. Они называли его Коста, даже не пытаясь выговорить букву «я».
– Коста, на квартиру?
– Да, а где Лейла?
– Она приедет в аэропорт.
Я надеялась, что Лейла его связная пятидесяти пяти лет или на крайний случай прозвище служебного пистолета, тачки, собачки.
Машина остановилась возле шестиэтажного здания белого цвета. Шлагбаум, зеленая территория, утопающая в олеандрах, кактусах и лилиях, огромные террасы для каждой квартиры и бассейн в два раза больше, чем у меня в спорт зале.
Христофор помог выгрузить снятый с рейса мой багаж и чемодан Лины. Они о чем-то коротко переговорили с Костей, и машина уехала.
– Ты здесь живешь? – спросила я, – здесь даже лучше, чем в отеле. Тише. Людей нет. Никого нет – идеально.
– Пойдем. Тебе нужно поесть.
– А ты что будешь делать?
– Встречусь с Лейлой.
– Она работает на тебя?
– С нами, со мной, – снова жестикулировал он, – она работает в полиции. Ее мать турчанка, а отец британец. Родилась здесь. Наша незаменимая подмога в деле, – открыл он дверь.
– А кем она служит?
– Она профессиональная танцовщица. Танцы живота, танцы с монетами, с огненными шарами. Мышцами пресса она может поднять монетку от пупка до кончика языка.
– Незаменимые навыки для полицейской, – хлопала я глазами.
– Она и тебя научит.
– Пупком подкидывать монетки! Может, после… Когда ты спасешь Лину и Диану?
– Не я, а ты.
– Костя, прекращай. Я иду за тобой и с тобой, потому что больше некуда. Ты коп, ты знаешь, как искать Лину, но прекращая уже верить в марсиан. Я обычная и земная. Я не спасу твою француженку или двести невест. Не путай меня с сестрой.
– Можешь отнекиваться сколько хочешь, я знаю, кто ты.
– И кто?
– Выше ожидаемого.
В груди ёкнуло, но вида я не подала. Он блефует. Он не понимает, о чем речь.
– Костя, у меня вопрос, – вошла я в прохладное кондиционированное помещение, удивляясь порядку и чистоте. – Ты коп. У тебя есть коллеги, и танцовщицы… и доброволец Диана, и пока я не поняла кто он вам – у тебя есть Марк. А зачем вам я? Я читаю аффирмации, делаю вакуум и живу под пледом с чашкой чая, заваренного на втором кипятке. Я не перебегала никогда дорогу на красную пешеходку. Все, что ты вообразил – это ошибка. Моё эссе про Ватикан и Джоконду – теория. Я ботанка и больше ничего.
– Я коп, сама сказала, и выяснил правду. – опёрся он руками об обеденный стол и теперь мы стояли, как пара дуэлянтов. – Ты прекрасно справляешься, делая вид нуклюжей овечки. Эти твои парео до пола, шляпы до горизонта, восьмидесятой защиты крем, боязнь бактерий и брезгливость, поддавки в волейболе – ты умело притворяешься, но можешь уже перестать.
– Перестать? Быть собой?
– Перестать мне врать. Ты просишь быть честным, а сама.
– Ты перегрелся. Объявляй Лину в розыск!
– Уже. Но уверен, она там же где Диана и София. Думаешь, за мной нет наблюдения? А за Марком и всеми его контактами? Рахат знает, что куча агентов по стране выслеживает Софию Марси.
Костя смотрел на меня ни как прежде. Он молил ответа, он просо жаждал его. Я знала этот взгляд. Так я смотрела на ведущего, достающего бочонки в спортлото, когда коллеги подарили мне лотерейные билеты на новый год. Я ждала чуда, волшебства, я верила, что могу выиграть. И Костя верил сейчас, что он вот-вот получит Джэк-пот, но получил меня.
Во что же он верит?