великолепную бабочку. Я сделала много поразительных снимков, запечатлевая всё – с той секунды, как бабочка начала вылупляться из кокона, и до того, как её крылья окрепли достаточно, чтобы летать. Я повернулась, чтобы сфотографировать Розу-Мэй, которая широко раскрытыми глазами следила за огненной бабочкой, перелетающей с цветка на цветок, но моя подруга неожиданно вскочила и помчалась через поле.

– Идём, Бекки! – окликнула она меня, оглянувшись через плечо. – Давай проследим за ней, посмотрим, куда она полетит!

Позже, идя домой, я проигрывала в памяти тот момент, когда бабочка вырвалась из кокона, полностью сформированная и готовая начать новую жизнь. В одну минуту она была заключена в прозрачную тюрьму, а в следующую – полностью свободна. От этого у меня внутри возникало странное ощущение, словно я сама хотела вырваться на свободу. Я побежала по Эмбл-кросс, раскинув руки, словно крылья. Я мчалась по небу, над зефирными облаками, высоко над полем – лёгкая, словно пёрышко, и свободная. Я пролетела всю дорогу до луга, рухнув перед магазином Джексонов – вся запыхавшаяся и потная.

– Не знаю, откуда у тебя столько энергии – бегать в такую жару, – сказал мистер Джексон. Он сидел на крыльце в своей сетчатой майке, на коленях у него лежала развёрнутая газета.

Я засмеялась, пытаясь выровнять дыхание.

– Я просто увидела, как настоящая бабочка вылупляется из кокона, – ответила я, как будто это объясняло всё. Мистер Джексон улыбнулся и вернулся к своему кроссворду.

Идя по дороге к нашему дому, я увидела припаркованную перед ним машину Стеллы. Я задумалась: знает ли она, что вчера днём я гуляла с Маком? – и от этого у меня внутри снова появилось странное ощущение. Я побежала по тропе, доставая из сумки свой ключ. Я уже собиралась войти в дом, когда услышала голос Стелы. Он был громким и сердитым.

– В каком смысле – ты не сказала ей, Трейси? Ты же именно поэтому в первую очередь и вернулась в Оукбридж! Ты должна рассказать ей. Как бы тяжело это ни было, она имеет право знать!

Глава десятая

Я вертела в пальцах ключ, напрягая слух, чтобы не пропустить то, что они скажут дальше. Они говорили о той фотографии. О том ребёнке. Иначе просто быть не могло. Я никогда раньше не слышала, чтобы мама и Стелла спорили. Стелла явно что-то знала и, несомненно, считала, что я тоже должна это знать. В ногах у меня возникло странное ощущение, как будто они разучились двигаться, и мне пришлось приложить усилие, чтобы переступить порог и войти на кухню.

Мама сидела у стола. Стелла стояла возле плиты лицом к ней. Это было почти забавно, как в одном из этюдов, которые мы когда-то ставили на уроках актерского мастерства: «Твоя дочь только что подслушала, как ты споришь со своей подругой о секрете из прошлого. Раз-два-три… ЗАМРИ!»

Вид у мамы был такой, как будто она могла остаться замершей навечно, но Стелла сделала шаг ко мне, раскинув руки, чтобы обнять меня.

– Здравствуй, Бекки, милая! Как прошёл твой день? Мы с твоей мамой немного поговорили… – Она оглянулась на маму, но та как будто обратилась в камень. – Ну же, Трейси! Бекки здесь, и у тебя есть что сказать ей, верно?

Я посмотрела мимо Стеллы на маму.

– Я ушла со своей работы, – произнесла она, едва шевеля губами. – Я не собиралась рассказывать никому, но Стелла сказала, что ты имеешь право знать.

Но это было не всё, должно было быть ещё что-то. Я оглянулась на Стеллу, желая, чтобы она бросила моей маме вызов, чтобы вынудила её рассказать всё.

– Ну, я тогда пойду, – напряжённым тоном сказала Стелла.

– Нет, не уходи пока! – воскликнула я. – Я сделаю чаю или лимонаду. Пожалуйста, Стелла!

Но она схватила свою сумку и ключи и направилась к двери.

– Мы скоро увидимся, Бекки, солнышко. Ты можешь приходить к нам с Маком всегда, когда захочешь. И я совершенно серьёзно.

Она окинула маму ещё одним долгим взглядом и выскочила за дверь. Это было безнадёжно. Мама ни за что не расскажет мне правду, если Стелла не заставит её.

– Извини, – сказала мама, как только входная дверь закрылась. – Понимаешь, такая куча работы… это просто оказалось для меня слишком тяжело. Они все относились ко мне очень по-доброму, но я чувствовала себя не в своей тарелке. Мне казалось, что я просто тону под этим грузом. Но я не хочу, чтобы ты волновалась, Бекки. Завтра утром я первым делом начну искать что-нибудь другое.

– Но ты же проработала здесь всего ничего! Что будет, если ты не найдёшь новую работу? Мы вообще сможем остаться в Оукбридже?

Мама невесело засмеялась:

– Что-нибудь подвернётся, вот увидишь.

Я пересекла кухню и включила чайник. Моя рука дрожала, когда я нажимала кнопку. Я знала, что маме приходится очень трудно на этой работе – что она буквально завалена бумагами, – но я была уверена, что Стелла имела в виду что-то другое, когда говорила, что я имею право знать о случившемся. Это был идеальный момент для того, чтобы спросить маму в лоб. Я подслушала их разговор, и она знала об этом.

«Кто этот ребёнок? Где мой отец? Почему ты лгала?» Три простых вопроса – но теперь уже я замерла, как камень. В маминой позе было что-то пугающее – как будто она могла рассыпаться на миллион кусочков.

– Почему я так боюсь воды? – спросила я. Это был неправильный вопрос, но мне казалось, что безопаснее начать с этого. – Что-то случилось со мной, когда я была маленькой?

Мама взяла синий кусочек пазла и окинула взглядом уже собранный ею маленький участок неба, чтобы сообразить, куда пристроить этот кусочек.

– Ты меня вообще слушаешь? Я хочу знать, почему я так боюсь воды. Почему я никогда даже не училась плавать?

– Ты никогда и не хотела учиться этому, – пробормотала она, не поднимая головы.

Мои руки дрожали от желания встряхнуть её.

– Да, но те уроки в третьем классе – почему я на них не ходила? Все в моём классе ходили в бассейн, даже Давина Пател, а она боялась всего. А меня каждую неделю оставляли в школе, помнишь?

– Ты умоляла меня позволить тебе не ходить. – Она пыталась найти место для того дурацкого кусочка неба в пазле.

– Но почему? – Я уже кричала. Мама поступала так же, как всегда, – уходила от ответа, замыкалась так, что до неё было не достучаться.

– Ради всего святого, Бекки! Не надо повышать голос. Мне надоело, что ты