это приводит, и, как показала практика, в 100 % случаев к разочарованию. Понимаешь ли, не всегда биологические родители оказывались алкашами. У меня была одногруппница Лида, она тоже загорелась идеей воссоединения семьи и встретилась с родственниками — вполне нормальными и даже благополучными людьми.

— Ну, — Кристина глубоко кивнула, — видишь!

Я выдержала паузу в надежде, что она поймет, в то же время и Кристина ждала от меня разжеванного продолжения.

— Боже. Если благополучные люди не нашли желания встретиться с брошенным ребенком, значит, он им не нужен. Очевидно, что если за столько лет никто не связался со мной, значит, мне не следует напрашиваться. Для этих людей я призрак прошлого.

— Нужно отвечать за свои поступки же…

— Я что, бог? На страшном суде ответят. К тому же, а если я — результат изнасилования, а?

— Это не повод бросать ребенка.

— Это повод сделать аборт.

Ее лицо скривилось.

— Это убийство!

Я взяла в руки нож, без конкретных намерений, занесла его немного над головой:

— Вот, что значит убийство.

Оказалось, что Паша был невысокого мнения обо мне: он вскочил со своего места так, что стул перевернулся, а неустойчивый белый стеллаж покачнулся от удара. Все взгляды были обращены к нам, хотя канцелярский нож я даже не выдвинула и не имела намерений нанести Кристине какой бы то ни было вред, помимо морального.

— Обед, — выкрикнул Паша, забыв от шока родной язык, — Акылай, пойдем вместе… обед.

В столовой, что находилась в соседнем здании, я бывала лишь один раз, когда только-только устроилась и потащилась туда за другим Пашей — его уволили через неделю после моего появления. Всего на территории завода находилось два общепита для работяг. Другой был на первом этаже под нашим офисом, но его портили аквариумная стена, открывавшая посетителям вид на пост охраны и наоборот, а также наличие в нашем строении тараканов, которых ЛордЛаб и повара на пару подкармливали — они отлично росли на котлетках и пищевых добавках.

— Да не стала бы я этого делать, это был, — я взмахнула ладошками с растопыренными пальцами, — экспириенс.

— Это все равно, что пугать палкой котенка — очень некрасиво и неправильно.

— А задавать такие беспардонные вопросы, значит, красиво и правильно?

— Ты слишком серьезно к ней относишься. Все воспринимают Кристину как ребенка, на нее нельзя злиться, она же не понимает.

— Спешу напомнить, что Кристине 30 лет, — я с липким подносом в руках разглядывала заветренную гречку, из которой торчала алюминиевая ложка, — кто-то же должен привить ей рефлекс вовремя затыкаться.

— Она тебе что, собака Павлова?

С Энже жизнь ощущалась иначе. В ее дом я возвращалась с теплом в душе и трепещущим ожиданием совместного вечера. Даже когда она была на работе, квартира виделась мне крепостью, безопасным и уютным пространством, сравнимым с киношными образами семейных гнездышек. Хотя обстоятельства практически не изменились: с Ариной мы тоже были подругами, тоже жили вместе в малюсеньком бетонном гробу, но разница была огромной. Возвращаясь в “Светлое будущее” или Красногорск, суть оставалась той же: мы, как два побитых щенка, прятались в коробке. В детском доме наше существование ничем не отличалось от приютских животных — куча клеток с брошенными детьми и подростками, которые вынуждены соседствовать, и многое оттуда мы перенесли во взрослую жизнь. Разный опыт и создавал контраст. Я и Арина, как и другие сироты и дети из неблагополучных семей, просто не могли воспроизвести быт нормальных людей, потому что никто нас этому и не учил. Не могли быть примером ни книги, ни фильмы, ни рассказы, и все решали сила привычки, влияние окружающей среды и круг общения. Мы — яркий пример того, что такие дети зачастую замыкаются среди себе подобных. Мы всегда жили так, как придется. Проводить время с каждым подопечным, учить через общение и совместное время в условиях группы из 30 человек невозможно, воспитатели ни физически, ни морально не справлялись, а реабилитация травмированных детей в госмашине не предусмотрена. Условия взросления во многом предопределяют будущее, поэтому девочка, выросшая в постоянных скандалах и драках родителей, скорее всего, будет терпеть побои, ведь для нее это — норма. Поэтому дети алкоголиков и наркоманов имеют высокий риск тоже стать зависимыми. И это же причина того, что дети сирот порой сами остаются без попечения родителей. Казалось бы, в чем связь? Все три ситуации такие разные, а если судить поверхностно, то можно прийти к простым выводам, что женщина, которая терпит домашнее насилие, просто дура и ей это нравится, что у наркоманов и алкоголиков такая генетика, а сиротство это вообще клеймо на всю жизнь. Просто все они — дефективные сами по себе, а с нормальными людьми такого не происходит. Нормальные люди говорят “он же маленький, ничего не понимает еще”. А ребенок в 3 года ничего не понимает, конечно, он просто запоминает. Генетика — это любимое объяснение всех учителей, когда ученик из детского дома или деструктивной семьи делал что-то плохое, будь то воровство, побеги, запрещенные вещества и напитки или даже плохая учеба. Но ведь если человек, чьими родителями были балерина и выпускник Гарварда, будет все детство смотреть на то, что его авторитетные взрослые бесконтрольно чем-то долбятся, устраивают скандалы и разборки, занимаются при нем сексом, то он при помощи благородного ДНК поймет, что это плохо? К сожалению, даже у самых отвратительных поступков самых кровавых и гнусных преступников есть первопричина, родом из детства. Никто не может быть плохим или хорошим просто так. И между элементарным образом жизни и жестоким убийством есть связь, все идет из тех времен, которые никто из нас даже не помнит и не понимает.

Возвращаясь к Энже: она обладала базой знаний о жизни вместе с “постоянными” людьми. Я и Арина в какой-то момент стали друг для друга тоже “постоянными”, однако, имея опыт изменчивого мира, где не принято заботиться и любить, мы делали это так, как могли. И глядя тем вечером на Энже, выглядывающую из-за угла кухонной зоны, я подумала о том, что пришло время учиться новому.

— Как твой день? — поинтересовалась она, когда я бросила на пол рюкзак.

На ней была некогда белая, растянутая до колен, футболка с кошачьей мордой, волосы она завязала в кривой полу-хвост и при всей небрежности внешнего вида, для меня она была самой красивой в мире. Они с Ариной в этом были очень похожи: на них можно было надеть самые уродливые вещи, но от этого обе