знамения с тремя птенцами на улице Гёте и начала событий. Она решила поехать на юг Франции. Я остался в Париже, потому что на носу были экзамены. Я так и не узнал точных обстоятельств ее смерти. По правде говоря, подтверждения этому я так никогда и не получил. В то время многие люди просто исчезали.

Святая вода мадам Грасия капала у меня с головы и стекала по щекам. Я сказал себе, что сейчас самое подходящее время для слез. Чтобы никто не догадался, что я плачу. Видя мое волнение, мадам Грасия снова меня обняла.

— Идите, идите, пора.

Я кивнул, развернулся и направился к двери. Глубоко вздохнул и в волнении вышел на улицу. Там все еще было много людей. Я пытался пробиться сквозь толпу и подобраться к вокзалу. Казалось, все на меня смотрят. Плетеную корзину, хотя она и была более удобной для утки, чем коробка, было видно издалека.

Я шел, стараясь выглядеть естественно. К моему огромному облегчению, никто не остановил меня и из корзины не раздалось ни звука. Ни одна собака не учуяла утку. Я добрался до конца улицы Гёте, и справа уже виднелся вход в вокзал Монпарнас.

~~~

Вокзал был почти пуст, но мой поезд уже объявили. Он отправлялся через четыре минуты, и, продолжая идти медленно и как можно более непринужденно, я направился к ведущему на мою платформу эскалатору.

И тут вмешался рок.

У эскалатора беседовали два охранника, и когда я приблизился к ним, случилось именно то, чего я боялся: один из полицейских — повыше ростом — подошел ко мне.

— Ваши документы, мсье.

Полицейские часто проверяли документы просто от скуки. Я знал, что им мало платят и их легко подкупить. Когда охранник попросил меня открыть корзину, я улыбнулся и достал документы. Полицейский их внимательно посмотрел, а затем вернул. Я быстро положил их обратно в карман. Подошел второй полицейский, ростом пониже, с очень бледной кожей и плохими зубами. Несмотря на униформу, он выглядел бандитом. Я понял, что худшее еще впереди.

Он жестом приказал открыть корзину, и я инстинктивно сделал шаг назад.

— Делишки обделываем? Что ты там прячешь? — спросил он, резко сменив тон и отвратительно ухмыляясь. — Контрабанда? Травка? Сигареты? Давай, выкладывай, я тут с тобой торчать не собираюсь.

Я протянул купюру в пятьдесят тысяч новых франков. Полицейский положил ее в карман и достал дубинку.

— Я пропущу тебя, когда покажешь корзинку.

Я почувствовал, как в корзине заворочалась птица. Утке передалась моя паника. Полицейский придвинулся и попытался выхватить у меня корзину. Я сопротивлялся. Затем все завертелось. Вдруг по вокзалу разнеслось «кря-кря». Охранники оцепенели. На соседней платформе люди повернулись в нашу сторону.

Низенький охранник обратился к напарнику:

— Черт, она там…

Он прижал дубинку к моей щеке:

— Ты, засранец, куда собрался с этой уткой?

Я ничего не ответил.

Я видел, как группа путешественников двинулась в нашу сторону и оказалась всего в нескольких метрах от нас. Людей становилось все больше и больше. Оба полицейских сжали оружие, но из кобуры не доставали. Тот, что поменьше, выхватил у меня из рук корзину и поставил ее между ног.

— Дамы и господа, прошу вашего внимания… — нерешительно начал он. — Мы только что обнаружили, что этот человек пытался сбежать с уткой. Просим вас отойти, покинуть вокзал, мы собираемся выпустить птицу на площадь.

— Лжецы! — крикнул какой-то голос в толпе. — Они оставят ее себе!

Тогда полицейские направили пистолеты на мужчин в первых рядах, что только усугубило ситуацию. Мой поезд уходил. У меня не было выбора. Я отошел в сторону, схватил корзину за плетеную ручку и побежал по эскалатору. Это называется бросить вызов судьбе.

Мне казалось, что эскалатор несся с бешеной скоростью, и я несколько раз чуть не упал. Корзина болталась, и я чувствовал, как внутри нее барахтается утка. Она слабо крякала, совсем неслышно из-за криков наших преследователей.

У платформы я увидел готовый отойти состав и уже свистящего проводника. Он помогал подняться в поезд пожилой женщине с чемоданами. Я побежал быстрее и вскочил в последний вагон. Раздался еще один свисток.

Я в последний раз обернулся. Потом забросил плетеную корзину на ближайшую багажную полку и собрался заблокировать дверь.

У вагона стояло несколько мужчин; их было трое, может быть, четверо. Один из них уже поставил ногу на ступеньку. Я не знал, что делать, и от отчаяния начал орать. Так я еще никогда не кричал и сам себе поразился. То был удивительный крик. Крик, который я должен был издать давно, много лет назад, такой же пронзительный, как свисток проводника. Мои преследователи застыли от неожиданности и страха, по крайней мере на то короткое время, пока закрывалась автоматическая дверь.

Поезд двинулся. В окно я видел, как по платформе бежали люди. Один из них стукнул кулаком в стекло. Другой попытался ухватиться за подножку, но тщетно. Поезд набирал скорость. Я видел, как их силуэты исчезали вдали. Мне показалось, что раздалось несколько выстрелов, а потом не осталось ничего, кроме тишины да мерного шума скользящих по рельсам колес, и поезд скрылся в ночи.

~~~

Я бросился к корзине. Я боялся, что из-за погони моя птица потеряла последние силы. Боялся, что найду ее мертвой, лежащей на подушке мадам Грасия. Я успокоился, когда увидел, что утка спит. Закрыл крышку и пошел осматривать другие вагоны.

Почти все они были пусты. Только в третьем вагоне я узнал пожилую женщину, которой кондуктор помог забраться в поезд. Она склонилась над вязаньем и медленно накидывала петли. Когда я проходил мимо нее, она даже не подняла глаз. Женщина не представляла угрозы ни для меня, ни для моей птицы. Когда я шагал через тамбур в четвертый вагон, то почувствовал огромную пустоту и все же был рад этому побегу, который по мере продвижения поезда становился настоящим приключением.

Я выбрал купе и поставил корзину на стол. Вдоль железнодорожной линии стояли желтые фонари, мы проезжали склады, похожие на гигантские коробки, и спальные районы. Дальние пригороды Парижа вскоре уступили место открытой местности. Я увидел огромные стальные решетчатые башни, соединенные между собой провисшими проводами. В ночной дымке эти башни походили на силуэты каких-то чертей. На колонну неподвижных и прямоходящих монстров, готовых маршировать по первому звуку трубы.

Вдруг в другом конце вагона раздался женский голос. Он доносился из тамбура, где иногда ставят телефоны. Мое дыхание участилось, и я поднялся. Я