— Можно, — начал говорить Кен, но был прерван тем же приглушенным зуммером, что и в ресторане. Звонил телефон, висящий у него на поясе.

Он посмотрел на меня невидящим взглядом, словно задумавшись на мгновение, кому мог понадобиться в такое время, но потом все же отстегнул телефон и ответил:

— Хьюэтт и партнеры. Да… Это Кен.

Я не предполагал, что он способен побледнеть еще больше, однако это случилось. Его снова начало трясти.

— Да, — сказал он. — Хорошо. Выезжаю немедленно.

Пальцы не слушались его, когда он пристегивал телефон обратно к поясу. Он три или четыре раза глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя, но в бледно-голубых глазах по-прежнему сквозила тревога.

— Это из вернонсайдской конюшни, — сказал Кен. — У них там племенная кобыла с коликами. Конюх выгуливал ее, а ей стало хуже. Я должен ехать.

— Может, лучше послать кого-нибудь другого? — подсказал я.

— Нет. Если я пошлю кого-то другого — можете считать, что меня уволили.

Кен посмотрел на меня безумным взглядом человека, стоящего перед необходимостью принять решение, требующее большого мужества. Потом, словно у него не было выбора, он решительно зашагал вдоль коридора к комнате, где хранились медикаменты. Там он быстро выбрал несколько пузырьков, взял шприцы и другие необходимые инструменты.

Пальцы дрожали.

Он ничего не уронил.

— Меня не будет в течение часа, — сказал Кен. — Это в лучшем случае.

Он посмотрел на меня, но тут же отвел глаза.

— Ничего, что я оставляю вас здесь? Вы ведь не обязаны… Я едва знаком с вами.

— Ничего, я останусь, — кивнул я.

— Если что, вызывайте полицию, — и Кен стремительно двинулся по коридору в направлении пальто, висевших у двери. Уже на ходу он бросил через плечо, что мне не нужно отвечать на телефонные звонки, потому что они все равно будут переадресованы на его мобильный телефон. Они так обычно и делали, адресат менялся в зависимости от того, кто был на дежурстве.

— Сами можете звонить, — добавил он, взяв с вешалки куртку. Затем он снял с ног туфли и скользнул в резиновые сапоги. — Ключи я вам лучше оставлю.

И он бросил мне тяжелую связку.

— До встречи.

Он выбежал через дальнюю дверь, загремев щеколдой. Через несколько секунд заработал двигатель его автомобиля, и я услышал, как он выезжает со двора.

Когда шум машины стих, я попытался натянуть на себя оставшуюся куртку оливкового цвета, но она была впору женщине невысокого роста, такой, как Белинда, а мне совершенно не годилась. Недолго думая, я отправился в рентген-кабинет за одеялом, завернулся в него до самого подбородка, уселся на мягкий стул, стоявший в кабинете, закинул ноги на стол и погрузился в чтение статьи в ветеринарном журнале о перемещении зародыша в бесплодных кобыл из других конематок для вынашивания и возможных влияниях этого перемещения на породистость плода.

Нельзя сказать, чтоб это было захватывающим развлечением.

Пару раз я повторял обход, уже не опасаясь обнаружить где-нибудь новый костерок. Я по-прежнему не был уверен, что здесь имел место поджог. Однако Кену так не везло последнее время, что трудно было считать этот пожар случайностью.

Я прочел еще одну статью, на этот раз об иммуносорбентной пробе как экспресс-тесте на антитела в медикаментозном лечении скаковых лошадей. К сожалению, под рукой не оказалось ничего другого, что можно было бы почитать. Я вспомнил одного приятеля, так он вообще мог читать расписание автобусов при отсутствии других текстов.

Хьюэтт и компания автобусом не ездили.

И тут я заметил телефон. Кому бы позвонить в три часа утра? В Мехико сейчас около девяти часов вечера. Можно позвонить родителям. Хотя нет, пожалуй, не стоит.

Я сонно просмотрел отчет о трехмерном компьютерном сканировании костных стрессовых факторов в коленном сухожилии. Неожиданный стук в окно заставил меня очнуться. Стучали сильно, чем-то металлическим, похоже монетой.

Приблизившись к стеклу, из темноты возникло лицо стучавшего, и я услышал:

— Откройте!

Он энергично тыкал пальцем в направлении задней двери. Пока я шел по коридору, я вспомнил, что стучавший был тем самым человеком, который молотил по кофеварке. Затем он вместе со всеми присутствовал в кабинете, то есть являлся сослуживцем Кена.

Человек вошел, шумно топая ногами и жалуясь на холод. В руках он держал два больших термоса. Он объяснил, что в спешке забыл дома ключи.

— Но я знал, что ничего страшного: Кен сказал, что вы здесь.

— Кен? — удивился я.

Человек кивнул.

— Да, он уже возвращается: везет кобылу.

Он сунул мне оба термоса, сбросил боты и потянулся за сменной обувью, которая стояла на полке над вешалкой. Сунув ноги в туфли, он снял свою теплую куртку на подкладке. Но тут же заметил:

— Да здесь холодина, — и надел ее обратно. — Кен позвонит Белинде, а я должен подготовить операционную.

Он шел и продолжал говорить:

— Ненавижу эти вызовы среди ночи! — Мы вошли в центральный коридор. — Ненавижу сломанные кофеварки.

Он прошагал в кабинет, забрал у меня один термос, отвинтил крышку и использовал ее вместо чашки. Он пил, а от кофе струился пар и запах уюта.

— Хотите? — спросил он, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— С удовольствием.

Он наполнил крышечку снова и осторожно протянул ее мне. Это был несладкий растворимый кофе, довольно крепкий и с молоком. Что ж, в данный момент лучше, чем шампанское.

— Прекрасно! — сказал я, завинчивая крышку обратно.

— Так. Я полагаю, вы ничего не знаете об анестезии лошадей?

— Ничего.

— Очень плохо. Ключи Кена? Хорошо.

Он подхватил связку и быстро вышел. Это был высокий, широкоплечий, темноволосый человек лет сорока. Движения его были отрывистыми и резкими. Казалось, в его мышцах накопилось гораздо больше энергии, чем ему было необходимо, и она то и дело рвалась наружу.

Я вышел за ним в коридор и увидел, что он открывает одну из подсобок.

— Так, — сказал он, — нам нужен физраствор.

Он вошел внутрь и вскоре появился снова с пластиковыми канистрами, наполненными прозрачной жидкостью.

— Не поможете мне поднести вот это?

Не дожидаясь ответа, он, не глядя, сунул мне обе канистры и нырнул обратно, чтобы взять еще, а потом рванул вдоль коридора, набирая скорость. Продолжая вполголоса ругаться, он открыл широкую дверь, которая вела в вестибюль, а оттуда — в операционную.

— Ненавижу все эти двери, — неистовствовал он, запихивая канистры в шкафы, открывавшиеся одновременно и сюда, и в операционную, а потом снова закрыл дверцу на крючок.