— Вы не могли бы надеть халат и чехлы?

Мы подготовили все необходимые принадлежности, и после того, как сами переоделись, он, пятясь, прошел через двухстворчатую дверь в операционную, придержав одну половинку двери для меня.

— Так, — он продолжал суетиться, — вентилятор.

Он подкатил одну из металлических тележек, стоявших у стены, к изголовью операционного стола.

— Во время анестезии у лошадей нарушается дыхание, — объяснил он, — как и у большинства млекопитающих. Впрочем, и у птиц тоже. Приходится накачивать в них воздух. Ничего, что я все это вам рассказываю?

— Продолжайте.

Он быстро взглянул на меня и, поняв, что мне действительно интересно, продолжил:

— Мы подаем анестезирующее вещество вместе с кислородом. Как правило, это галотан. Мы стараемся применять минимальное количество, делаем лишь легкую анестезию, потому что лошади очень плохо ее переносят.

Он со знанием дела соединил вместе трубочки вентилятора и воткнул электрический шнур в розетку, расположенную на полу.

— Мы все это ad infinitum перепроверили вчера утром. Просмотрели каждую мембрану, помпу, проверили кислород, который поступает из внешних цилиндров, когда мы поворачиваем вот этот кран, — он показал какой. — Если, случается, сердце начинает останавливаться, то черта с два мы можем с этим что-то поделать. Совсем недавно нам пришлось хлебнуть лиха.

Он резко оборвал свой рассказ, словно вспомнив, что я здесь не совсем свой.

— Во всяком случае, я все проверяю дважды.

Он сновал туда-сюда, подготавливая необходимое оборудование, а я стоял около, чувствуя, что надо бы помочь, но понимал недостаточную для этого свою компетентность.

Снаружи донесся звук хлопнувшей дверцы машины. Скотт — судя по всему, это был именно Скотт, анестезиолог, — поднял голову, а потом откатил раздвижную перегородку настолько, чтобы мы могли пройти в обитое мягким помещение. Он пересек топкий пол своей энергичной походкой и открыл дверь, ведущую в коридор. Я двигался за ним по пятам, то и дело наступая на чехлы. Вместе мы прошли по коридору и вышли наружу, окунувшись в холодный предрассветный воздух. Кен в куртке и сапогах спускал трап с небольшого трейлера для перевозки лошадей, который он прибуксировал сюда своим «Лендровером».

— А, Скотт, — сказал Кен, с шумом сбрасывая трап. — Мне пришлось самому тащить эту телегу. В Вернонсайде жеребятся сразу две кобылы, и нет свободного персонала. Они там с ума сходят. Эта кобыла умирает на глазах, а она вынашивает жеребенка, который стоит Бог его знает сколько от Рэйнбоу Квеста.

И он вернулся в трейлер за своей пациенткой, которая, пятясь и спотыкаясь, спустилась по трапу. Я не предполагал, что животные могут выглядеть настолько больными. Жеребая кобыла казалась непомерно раздутой. Мокрая от пота, с мутным взглядом, она шла, свесив голову и издавая звуки, напоминавшие стон.

— Ее накачали болеутоляющим, — сказал Кен. Потом он увидел меня и мрачным голосом добавил: — На сердце большая нагрузка. Ее раздуло от газов, началась интоксикация. Это говорит о том, что нарушена проходимость кишечника. И значит, она протянет не больше часа, если я ее не прооперирую. Но даже если я это сделаю, шансов на успех мало.

— Было бы разумным заручиться мнением другого хирурга, — сказал я.

— Конечно. Я позвонил Кэри и попросил, чтобы он прислал кого-нибудь или приехал сам. Он же велел мне всецело полагаться на собственный опыт и сказал, что я лучший хирург по лошадям в округе. Но я и так это знаю, хоть и не люблю говорить об этом вслух.

— Значит, нужно действовать, — сказал я.

— Ничего другого не остается. Только посмотрите на нее.

Он передал уздечку Скотту, который сообщил:

— Белинды еще нет.

— Она не приедет, — сказал Кен. — Я не нашел ее. Я позвонил тренеру, к которому мы отвели лошадей, а он сказал, что не знает, где она ночует, и не собирается в это время отправляться на розыски.

— Но… — начал было Скотт и тут же сник.

— Вот именно. — Кен посмотрел на меня в упор. — Все, что нам потребуется от вас, — вести наблюдения и делать заметки. Вы будете свидетелем. Просто записывайте все, что я буду говорить или что скажет Скотт. Вы нормально переносите вид крови?

Я вспомнил изуродованные тела, разбросанные по склону, и ответил:

— Да.

В обитой мягким комнате, пока Скотт удерживал кобылу за хомут, Кен чуткими пальцами отыскал на ее шее яремную вену и воткнул туда что-то вроде длинной иглы, покрытой пластиком, причем наконечник оставался снаружи, на поверхности кожи.

— Катетер, — пояснил он, вынимая иглу и оставляя пластиковую трубочку в вене.

Я кивнул.

— Внутривенное вливание, — продолжал он, присоединяя к катетеру трубочку, тянущуюся от одной из емкостей, которые Скотт деловито подвешивал к потолку. — Необходимо поддерживать уровень жидкости в организме.

Он исчез в операционной, но тут же вернулся с небольшим шприцем и сделал инъекцию в шею кобылы, воспользовавшись катетером.

— Полкубика домоседана, — сказал Кен, а потом произнес последнее слово по буквам, так как я записывал все, что он говорил. — Это успокоительное, чтобы мы могли с ней потом справиться. Имейте в виду, не подходите к ней слишком близко. Даже в таком состоянии лошадь может здорово лягнуть. Отойдите за перегородку, там она вас не достанет.

Я послушно шагнул за свободно стоявшую перегородку, также обитую мягким. Оттуда мне было хорошо видно все происходящее, и в то же время я чувствовал себя в полной безопасности: как за щитом в корриде, где человек может укрыться от острых рогов.

— Что вы теперь собираетесь сделать со шприцем? — спросил я.

— Выбросить. Он одноразовый.

— Сохраните его.

Кен пристально посмотрел на меня своими бледно-голубыми глазами, взвесил ситуацию и кивнул:

— Правильно.

Он отнес шприц в операционную и положил его в судок на одном из столов, стоявших вдоль стен. Кен был одет так же, как и я: поверх туфель одноразовые чехлы, зеленые хлопчатобумажные брюки, зеленая рубашка с короткими рукавами, сверху — халат, на шее — хирургическая маска, а волосы спрятаны под мягкую белую хлопчатобумажную шапочку.

Скотт, в такой же одежде, гладил лошадь по переносице, трепал за ухом и успокаивал тихим голосом. Постепенно все тревоги покидали ее возбужденный мозг, лошадь на глазах затихала, пока наконец не стало ясно, что она едва держится на ногах.

Пристально глядя на животное, подошел Кен, неся другой, больших размеров, шприц.

— Антибиотик, — сказал он, сделав инъекцию, и отправился за третьим шприцем.

— А это — кетамин гидрохлорид, — вернувшись, он снова произнес название препарата по буквам. — Это ее окончательно усыпит.