Окруженный воронами мальчик, скрестив ноги, сидел на террассе из дикого камня. Вокруг него было не меньше дюжины огромных черных птиц, кричащих, что-то клюющих и поворачивающих голову то вправо, то влево. Одна уселась на костлявое колено, другая – на угловатое плечико. Трое боролись за место на его протянутой руке, поедая объедки со сложенной чашечкой ладони.

Он шептался с ними, рассказывая о своем одиночестве, произнося извинения за то, как мало еды он может им предложить, а заодно признаваясь в постоянно грызущем его голоде и мягко расспрашивая об огромном мире за пределами этой комнаты и о том, как он выглядит. Вороны отвечали ему, рассказывая, как снег становился все глубже на близлежащих горах, как холодные ветра шумят в их гнездах и как солнце слабеет, а ночи удлиняются.

Он протянул свободную руку, и большая широкогрудая ворона с зазубренным клювом и блестящими перьями уронила на ладонь мальчику что-то сверкнувшее в утренних лучах. Мальчик провел по предмету большим пальцем, изучая его размер и очертания, а затем взвесил несколько раз в руке и улыбнулся. Обрадованный подарком, он положил его к небольшой кучке сокровищ, собранных за утро.

– Он всегда так себя ведет? – спросил голос за спиной.

Мальчик застыл. Заговорил незнакомец. Гости редко бывали у него. Точнее, за исключением еженедельных визитов отца, его посещали только слуги и охранник, который стоял за дверью.

– Да, – ответил второй голос.

Мальчик напрягся, раздувая ноздри. Этот голос был ему знаком.

– Он предпочитает сидеть снаружи, с птицами, – продолжил второй голос, и в нем появилась какая-то горечь. – Я думал запретить это после…

– Нет, не надо, – быстро ответил незнакомец, – я сейчас поговорю с ним. Наедине.

– Я не могу оставить вас наедине… с мальчиком.

С мальчиком. Не с моим сыном. Кулак Серапио сжался. В нем боролись гнев и стыд. Отец постоянно оставлял его одного. Так почему это должно волновать его сейчас?

– Господин Маркал, – терпеливо произнес незнакомец, – я пришел, чтобы помочь вашему сыну. – Вы не верите?

– Я не боюсь, что вы навредите ему, – ответил отец, понизив голос до шепота, стараясь, чтоб его не услышал Серапио. – Я боюсь, он навредит вам. Он… Ненормальный.

– Он ребенок.

– Ему четырнадцать. Он не так уж юн. И, наверное, вы не понимате. Проблема не только в том, что он потерял зрение.

– Я понимаю более чем достаточно. А теперь дайте мне поработать.

Его отец заколебался, а потом сказал:

– Я оставлю стражу за дверью. Позовите их, если вам что-то понадобится. После того как я исполню свои обязанности, я вернусь, чтобы проверить вас.

– В этом нет необходимости.

– Ну, если вы уверены…

– Вполне.

А потом послышались шаги, такие торопливые, словно отец только этого и ждал. А незнакомец остался с ним наедине.

– Здравствуй, Серапио.

Ворона клюнула его в руку. Он порылся в кармане и вытащил еще горсть объедков. Птица счастливо закричала, но к ней тут же присоединились ее сородичи, и еда тут же пропала.

– Кто вы? – спросил мальчик.

– Я здесь, чтобы помочь тебе.

– Не думаю, что вы можете мне помочь.

Мужчина недобро хмыкнул. Кажется, сейчас он стоял в ведущем на террассу дверном проеме, прислонившись к раме. Гость заставил Серапио нервничать, отчего птицы засуетились и захлопали крыльями.

– Ты еще один целитель? – спросил Серапио. – Один из тех, кто приходит тыкать и щупать мои глаза?

– О, я пришел не для того, чтобы снова помочь тебе видеть, – ответил мужчина. – Я подозреваю, что это было бы пустой тратой времени, так что тебе придется расстаться с этой надеждой, мальчик.

Серапио удивленно поднял голову. Раньше ему никто никогда этого не говорил. А сейчас ему так прямо сказали о его судьбе, хотя обычно звучали лишь банальности да фальшивые утешения, неизбежно заканчивающиеся недоверчивым шепотом о том, что мать «погубила» его, и о том, каким монстром она была.

– У меня нет ложных надежд, – тихо запротестовал он.

– Конечно есть, – терпеливо ответил мужчина. – Жизнь – череда ложных надежд. И, пока мы не обучимся хорошенько, у нас у всех будут неуместные надежды. И я научился.

– И что вы хотите?

– Я здесь, чтобы подготовить тебя к твоей судьбе.

– Я уже знаю свою судьбу. – Он вытащил из кармана еще корма, и ворон с зазубренным клювом сел ему на ладонь. То, что это был именно он, было ясно по весу и по особому, голодному карканью.

Незнакомец молчал, и Серапио понял, что он, должно быть, обдумывает, что сказать.

– И в чем же она?

– Мне суждено возродиться вороном.

– А затем?

Никто никогда не спрашивал «а затем?». Они просто считали его душевнобольным, думали, что его голова полна причудливых желаний о полетах или о побеге от увечий.

– Они говорят со мной, ты ведь знаешь, – сказал мальчик.

– Неудивительно. Они узнают одного из них. И что они говорят тебе?

– Всякую воронью чушь. О веселье на охотничьх угодьях и о радости полета. А еще о семье и потерянных вещах.

– О последнем ты определенно должен знать, – в голосе впервые проскользнули нотки симпатии.

Он кивнул.

– Что они еще тебе говорят?

– Что я один из них. Так же как их великий предок. Я проглотил тень солнца. Иногда они называют меня Праотцом Вороном, хотя я не так уж стар.

– Предок, а?

Он пожал узловатым плечом, словно сомневаясь.

– Как они еще называют тебя, Серапио?

– Несущим Ночь, когда мне холодно. Или Пожирателем Солнца, когда я зол. Они говорят, что мое тело холодно, а моя злоба горяча.

– Всему этому тебя научили вороны? – Он казался удивленным, словно не ожидал этого.

– Они мои друзья. Я заслужил их доверие.

– А как твоя мать называла тебя?

Серапио резко повернулся к незнакомцу:

– Тебя послала моя мать?

– Твоя мать мертва. – Голос незнакомца был ровен и деловит, он просто констатировал факт. – Но да, в некотором роде она послала меня. Договорилась, чтобы я и еще двое пришли, если ее работа увенчается успехом.

– Ты имеешь в виду меня, – сказал Серапио. – Я работа моей матери.

– Что она говорила тебе?

– Что я буду богом.

Незнакомец молчал так долго, что Серапио подумал, что он незаметно ушел.