То, как она произнесла последние слова, многое сказало Федору. Она завидовала и ревновала, считая себя гадким утенком. Возможно, боялась за свой брак. Боялась потерять – он обвел взглядом гостиную – все это. Здесь все говорило – нет, кричало! – о деньгах и достатке.

В гостиную стремительно влетела Кристина Юрьевна, толкая перед собой тележку с чашками.

– Кофе! Чай! – Она затормозила тележку у дивана и выкрикнула патетически: – Леночка, скажи им все! Про эту одноклассницу, которая лезла в вашу жизнь! Станислав Витальевич, как всякий мужчина… Вы меня понимаете!

– Мама!

Но Кристину Юрьевну понесло. Она рассказывала, как счастливо жила дочка, как Станислав Витальевич ее любил, как он приходил к ней знакомиться и сказал: «Кристина Юрьевна, я обещаю вам, что ни Леночка, ни вы никогда ни в чем не будете нуждаться!»

– Это было такое счастье, вы меня понимаете, сейчас выйти замуж просто невозможно! Леночка – домашняя девочка, сейчас девчонки такие, что не передать! Оторвы! С первым встречным готовы! Станислав Витальевич полюбил ее с первого взгляда, у них в институте была проверка из мэрии, вот он ее и заприметил, потом позвонил. Леночка училась на третьем курсе, поступила без блата, откудова у нас деньги – я всю жизнь в телеателье, мужа нет, копейки считали, ни одежи приличной, ни куска лишнего…

– Мама!

– Дай сказать! – отмахнулась от нее Кристина Юрьевна. – Ты же у нас рта никогда не раскроешь, тихоня! Ну, заприметил он ее и позвонил. И Леночка его полюбила, любо-дорого смотреть было, все завидовали, бегали, выспрашвали. Станислав Витальевич хотел ребенка, говорил, хочу девочку с розовыми бантиками. А тут эта… одноклассница свалилась как снег на голову! И что теперь делать, ума не приложу! Мы одни… Такое горе! Я Леночке всегда повторяла, такое счастье привалило, каждый день надо Богу молиться да помнить! И нечего тебе… Спасибо скажи! Да за таким мужем… Не знаю! Каждый день молиться – и то мало.

Она замолчала и заплакала. Капитан и Федор перевели дух. Елена подавленно молчала.

– Скажите, Елена Анатольевна, возможно, муж рассказывал, делился… Может, ему угрожали? Звонки по телефону, письма, возможно, по электронной почте, чужие, которые крутились около дома?

Елена пожала плечами.

– Я видела! – вскрикнула Кристина Юрьевна. – Около мусорных баков, двое! Когда же… В субботу утром!

– Мама!

– Я сразу подумала – неспроста! Копались, а сами зыркали по сторонам, а подъезд-то открытый. Идут и не закрывают, шаромыжники, прямо зла на них не хватает! Приличные вроде люди… Я захлопнула и еще постояла в подъезде, смотрела через стекло, куда они пойдут.

Это заявление осталось без ответа.

– Не было ничего такого… – сказала Елена. – Муж не рассказывал. Насчет электронной почты – не знаю, я даже не знаю пароля, у меня свой ноутбук. Вы забрали его компьютер в прошлый раз.

– Скажите, у вас в доме нет оружия? В сейфе, письменном столе мужа?

– Оружия? Я не видела. Сейф есть, но я никогда не открывала… Не знаю. Может, код в записной книжке, она в столе…

– Ну и как тебе вдова? – спросил капитан Астахов уже в машине.

– Молодая… Тихоня, как сказала мамаша.

– Да, мамаша… Незаметно, что очень убивается. Не плачет, никаких истерик, уж скорее, мамаша переживает… Да и то, не столько о зяте, сколько о том, как они теперь без него. И считает, что во всем виновата любовница.

– Это ни о чем не говорит, такой психотип: все в себе, заторможенная.

– Может, принимает что-нибудь?

– Вряд ли.

– Что он в ней нашел? Я видел фотографии: здоровый лось, козырный, хозяин жизни. А тут ни рыба ни мясо… Не понимаю.

– Есть тип мужчин, которым нравятся девочки.

– Старый козел! – бросил в сердцах капитан.

– Да нет, я бы сказал, тут другое… – задумчиво сказал Федор.

– Интересно послушать.

– Понимаешь, старым козлам нравятся Лолиты, они чувствуют порок, даже скрытый… А Елена, как ты сам сказал, ни рыба ни мясо, она еще спит, понимаешь? В коконе, как гусеница. Мамаша слишком активная, так и представляю, как тюкала дочку по любому поводу. Потом она вышла замуж за мужика в два раза старше… Она живет в своем мире, отрешенная, растерянная…

– С какого перепугу растерянная? Деньги, положение, шмотки… Жила как у Христа за пазухой. Чего-то ты, Федька, не сечешь.

– Помнишь, как мамаша рассказывала, что такое им счастье привалило, что каждый день надо Богу молиться? Помнишь?

– Ну и что?

– А потом вдруг осеклась. Помнишь, после каких слов?

Капитан задумался.

– Каких?

– Она сказала: «Каждый день Богу молиться, и нечего тебе…» – и замолчала.

– И что?

– А то, что дочка, видимо, недостаточно ценила привалившее счастье. На что мамаша ей без устали пеняла. И в сейф она не заглядывала, и в письменный стол. Она в собственном доме – как в гостях.

– Ты думаешь? Ты сказал, тут не секс, а другое… И что? – вспомнил капитан.

– Что-то другое. Полное подчинение, покорность, вторичность… Пассивность. Есть мужчины-собственники, которым это нравится.

– Очень тонко, Федор, – покачал головой капитан.

– Опять мутная философия?

– Черт его знает! Так ты думаешь, она могла его… Что ты думаешь?

– Гипотетически? – спросил Федор. – Гипотетически все могут, технически – трудно, как ты сам любишь повторять. Я не ясновидящий. История криминалистики знает таких невинных на вид… Лиззи Борден[5], например. Убила топором родителей, спокойно вымылась, сменила одежду и занялась какой-то работой по дому. На допросах не запнулась, не покраснела, не обнаружила раскаяния. Как показали те, кто ее знал, была молчаливая, воспитанная, приятная девушка, учительница воскресной школы, между прочим. Такие незаметные и молчаливые – никогда не знаешь, что выкинут, что у них внутри. У одних все на поверхности, у других – как омут.

Они помолчали.

– Надо бы поговорить с одноклассницей Гетманчука, – заметил Федор.

– Поговорим, не сомневайся, – пообещал капитан.

– Я бы хотел присутствовать.

– Я сообщу, – ответил капитан. – Где тебя высадить? – Он свернул к бордюру. – Кстати, я подумал… Я загляну завтра на похороны, на всякий случай. Потолкаюсь среди друзей и соседей. Может, возьмешь одноклассницу на себя?

– Возьму, – согласился Федор и распрощался с капитаном. Астахов уехал, а Федор пошел пешком…