Поминки или трапезы за усопших. У мандеев есть еще два вида ритуальных поминальных трапез: лофани (от лауфа – «общение») и зидка брикха («святое жертвоприношение»). Они проводятся неоднократно родственниками после смерти мандея. Первая может быть приготовлена без священника, тогда как вторая, развившаяся из ритуальной раздачи милостыни, обязательно совершается и освящается священнослужителем, имея несколько своих разновидностей.

Рушма – нанесение знамения на лоб. После крещения верующий знаменует свой лоб, проводя пальцами правой руки трижды справа налево над переносицей. Однако этот знак не имеет ничего общего с крестным знамением.

Хабшаба – воскресенье: у мандеев праздничный день недели (хад бешабба). Существует предположение, что он заимствован мандеями у христиан, хотя достаточная ясность в этом вопросе отсутствует.

Драбша – крест или хоругвь Света: массивный деревянный мандейский крест, декорированный белой шелковой епитрахилью, уложенной на горизонтальной перекладине. Его украшают гирляндой мирта, символа вечной свежести и возрождения; под перекрестьем находится скрытый от глаз кусок золотой проволоки, называемой аран драбши, свернутый «письмом» и скрепляющий семь веточек мирта. Этот крест может заставить подумать о христианском происхождении, хотя здесь мы, вероятнее всего, имеем дело с общим символом как христиан, так и мандеев, восходящим к ессеям. Во всяком случае, значение креста у мандеев совершенно иное, нежели у христиан: оно связано и с периодическим обрядом крещения (заключающем в себе и причастие Мира Света), и оборот ночного неба в северном полушарии вокруг Полярной звезды или солнца. В определенном смысле мандейский крест тождествен индоарийской свастике, являвшейся не только солярным знаком, но и символом Гипербореи, легендарной северной прародины индоевропейских народов (изображения свастики присутствуют и в украшениях палестинских синагог первых веков от Рождества Христова).

Помазание или последнее помазание: елей служит в качестве лечебного средства не только против зла и демонов, но и для подтверждения «исцеления» покойного. Так, до краев наполняется небольшой флакон маслом и опечатывается ритуальной печатью священника. Этот флакон, именуемый ингиртой или «письмом», помогает покойному достичь Мира Света. Всякий раз после крещения одинаково совершается помазание елеем чела. Наряду с этим, существует еще «царское» помазание для церемонии рукоположения священника.

Запрет на обрезание крайней плоти. Этот обычай связывают с христианским влиянием, хотя сие не вполне очевидно, поскольку мандеи все старались делать вопреки христианам.

Коронация священников. Ритуал подробно описан в специально посвященной ему мандейской рукописи «Трага ди Шишлам Раба». Во время него происходит церемония омовения и вытирания ног верного, рукополагаемого в священники. Она совершается при интронизации нового священника, который призван быть «царем». После омовения ног возводимого в священство, присутствующая добродетельная вдова обязана вытереть его ноги своими волосами. Это не может не напомнить нам знаменитые сюжеты из Евангелия от Луки (Глава 7, стих 37–50) и Евангелия от Иоанна (Глава 13, стих 6–15). Описание церемонии почти полностью соответствует изложенному в восьмой главе «Завещания Левия», псевдоэпиграфа, найденного в Кумране, в Каирской Генизе и нескольких греческих фрагментах. Следовательно, истоки омовения и вытирания ног рукополагаемого в священство необходимо искать у ессеев Кумрана и терапевтов, их египетской строго аскетической ветви, давшей начало христианскому монашеству Египта.

Кабин или мандейcкая свадьба также относится к религиозным ритуалам, и совершать ее имеет право только епископ (ганзиб-ра). Она начинается с крещения жениха и невесты в Йардне. Во время церемонии невеста закутана в черное облачение 'аба. После крещения и священной трапезы свадебный ритуал продолжается в тростниковой хижине адируна, которую возводят во дворе гости-мужчины. В ней одинаково совершается и обряд зидка-брикха («святое жертвоприношение»), ибо считается, что души покойных родственников и предков участвуют во всех церемониях, посвященных продолжению рода и благословению молодых.

Современный исследователь древнего христианства и гностицизма Дмитрий Алексеев в своем докладе «Гнозис и ранее христианство», прочитанном 18 ноября 2003 года на заседании Санкт-Петербургского Религиозно-Философского Семинариума следующим образом характеризует два главных мандейских обряда, трактуемых им в качестве двух таинств, общих для христианства и иоаннизма:

«Таинств в назорействе два – крещение и причащение, во многом сходные с христианскими, но наполненные иным вероучительным содержанием. При этом крещение, ясно понимаемое, с одной стороны, как альтернатива иудейскому обрезанию, а с другой стороны, как ритуальное очистительное омовение, совершается над верующими многократно, по меньшей мере, ежегодно. Причащение отличается ещё значительней, поскольку мандейская община не является христианской деноминацией. В этой связи нельзя не упомянуть точки зрения Рудольфа Бультмана, считавшего Евангелия культовыми легендами и указывавшего, что евангелисту Марку удалось укоренить «христианские мистерии (таинства) – крещение и евхаристию – в предании о жизни Иисуса». Если признать, что прообразы христианских крещения и евхаристии сформировались ещё в назорействе, а Иисус и Его ученики первоначально принадлежали к назорейской общине, то необходимо уточнить, что функцией синоптических евангелий, как «культовых легенд», было изъять таинства из назорейского и собственно христианского контекста и наполнить их синкретическим иудо-христианским содержанием»[29].

Мы можем отрицательно воспринимать вывод Дмитрия Алексеева относительно христианской ортодоксии, называемой им здесь откровенно иудо-христианством, но прислушаться к мнению этого талантливого интерпретатора гностических писаний и критика институциональной церкви необходимо. Хотя само по себе христианство в провиденциальном смысле превзошло все течения ортодоксального и гетеродоксального иудаизма, на основе которых формировалось в своей исторической перспективе.

Отдельные исследователи полагают, что иоанниты-мандеи образовались в результате сплава различных иудео-христианских, гностических, антитринитарных и баптистских групп, не признававших в Иисусе Христе Сына Божьего, среди которых остатки ессеев, эльхасаиты, симониане, досифеане и даже манихейские диссиденты. Но с последними дело обстоит гораздо сложнее, поскольку мандеизм является первичным по отношению к манихейству. Как уже выше отмечалось, по данным Кёльнского Манихейского Кодекса, общины крестильников-мандеев (βαπτισταί) существовали в Месене, ставшей истинной колыбелью манихейства, с начала III столетия. Сам основатель новой религии Мани (216–273 или 276 н. э.) происходил из аристократической парфянской семьи, исповедовавшей мандеизм, и воспитывался в иоаннитской среде, пока в двенадцатилетнем возрасте не получил откровения свыше, в ходе которого «Царь светлого рая» или ангел-близнец ат-Таум (по-мандейски и сейчас это дмауата – прообраз, пребывающий в мире идей) повелел ему: «Оставь ту общину! Ты не принадлежишь к её приверженцам. Твое дело – выправить обычаи и обуздать наслаждения. Однако из-за твоих малых лет для тебя ещё не пришло время выступать открыто». Согласно «Китаб аль-Фихристу», произведению багдадского книготорговца Ан-Надима, завершенного в 987–988 годах (Глава IX. Книги, относящиеся к доктринам монотеистических верований (манихеев, индуистской, буддийской и китайской), в 240 или 241 году Мани явился ангел и сказал, что настало время открыто заявить о своем учении, после чего он обращает в новую веру всю свою семью. Но какую же новую веру предлагает Мани? Это – прежний, но христианизированный мандеизм, впитавший в себя элементы разноликого квазихристианского гностицизма Египта и Сирии. Сам Мани объявляет себя обетованным Иисусом Христом воплощением Святого Духа или Параклетом. В целом, Мани убрал из мандеизма только вопиющую христофобию и обогатил его учение аскетическими гностическими практиками докетов и энкратитов, доходившими до изуверства. Именно этими способами он и обеспечил потрясающее распространение своей синкретической религии (а на самом деле реинкарнации мандеизма) как на Западе, так и на Востоке. Более тысячи лет манихейство сотрясало основы христианских церквей и оспаривало пальму первенства у христианства: подобно породившему ее мандеизму, которому оно вдохнуло жизненные силы, его завоевания были нацелены на христианские общины, в чем манихейство и преуспело, приобретя в них большое число адептов своей ереси. Ощутив универсальный характер манихейства, к нему устремились все христианизированные гностические секты и течения и, начиная с IV-V века н. э., впору говорить уже о гностико-манихействе как едином феномене, меняющем формы, наименования, но остающемся все с той же сущностью, некогда заданной иоаннитами-мандеями: так древняя змея гностицизма сбрасывает свою старую отжившую кожу, когда под ней уже созреет новая оболочка.