– Тебе лучше знать! Спорим на вареный мизинец! – сходу предложила она.

– Как это на «вареный мизинец»?

– Узнаешь, когда поспоришь!.. Леха, разбивай! Я поймалаего клешню!

Багров поспешно выдернул ладонь и спрятал руку за спину.

– Ладно-ладно! Сережа так Сережа, – сказалон. – Все равно странноватое название.

Убедившись, что ей поверили, Бэтла успокоилась.

– Есть маленько! Я и сама сегодня его в первый разуслышала. Все-таки роскошь иметь страну, в которой не знаешь восемь рек издесяти и девяносто процентов озер, – сказала она миролюбиво.

– Как бы за эту роскошь не получить по шапке, –буркнул осторожный Алексей.

– Когда вы уезжаете? – уточнил Багров.

Бэтла исторгла вздох. Ощущалось, что ей никуда особенно и нехочется. Москва – великий магнит, а магнит неохотно отпускает прилипшие к немугвозди.

– Сегодня вечерним поездом. Я же сказала: в суточнуюкассу. Надо только байдарки напрокат взять, но это Ламине поручили.

– Как-то я не доверяю Ламине! – озабоченно заявилоруженосец. – Сейчас ничего толкового и не возьмешь: все в походы рванули.Двушек и трешек точно может не оказаться… Надо было Таамаг отправить. Она быбайдарки выбила!

– Ага. Вместе с зубами. Томка когда просит, вначалераспускает руки, а потом вспоминает, что забыла сказать «пожалуйста!», –хмыкнула Бэтла.

Волчица, нетерпеливо бегавшая вокруг Багрова, обмотала емуповодком ноги. Обнаружив, что он этого не заметил, она с силой дернула и, когдаМатвей рухнул, сочувственно высунула язык.

– Вечно я на это попадаюсь! И ведь не в первыйраз! – морщась, сказал Багров.

Высвободив ноги, он встал и, ослабив поводок, вновь позволилбелой волчице рвануть с места и скрыться в подлеске. На сей раз валькириясонного копья и Алексей за ними не последовали.

– Если что – я с тобой свяжусь! Запомни: Мухтолово!Река Сережа! – крикнула ему вслед Бэтла.

Когда бываешь в сомнительных местах – вцепись в сумку обеимируками и держи ее перед животом. Если же место не выглядит сомнительным, сумкулучше вообще с собой не брать.

Улита

Мошкин, Чимоданов и Ната вынырнули из переулка, оглушенныецарящим там треском отбойных молотков. Москва, эта беспокойная молодящаясястарушка, вечно сверлилась, чинилась, достраивалась и наводила марафет, ужекоторый год заставляя всех своих жителей находиться в состоянии вечногоремонта.

Всю дорогу к резиденции мрака Ната пребывала в хорошемнастроении. Чуть ли не впервые в жизни рассказывала о своих родственниках иназывала тетю Свету – «тетя Цвета». Затем купила у какой-то бабулькиперезревшие вишни, мгновенно окрасив губы и зубы в вампирствующий цвет.

Большая Дмитровка встретила их каленым солнцем. Была тапредвечерняя пора летнего дня, когда город внезапно высветляется и кажетсяостановившимся и неестественным. Раскалившиеся стены домов дышали жаром. Поасфальту, обгоняя застрявшие в пробке машины, неторопливо катилась скомканнаягазета. На месте знакомого дома возвышалось теперь нечто скромно-респектабельное.Подчеркнуто и намеренно никакое. Такими бывают неброские офисы крутых западныхфирм, избегающих назойливой рекламы и работающих под девизом: все, кто надо, онас и так знают.

На небольшой вывеске (настоящее золото, хитро маскирующеесяпод обветренную медь) значилось одно-единственное слово:

EIDOS

И чуть ниже:

Московское представительство.

– Надо же! Никакой строительной сетки! –озадаченно сказал Мошкин.

Он так привык к ней, страшной, потемневшей, с взлетающими ответра бородами грязи и тополиного пуха, что без сетки дом казался ему неодетыми чуть ли не неприлично голым.

– Только что заметил? – поинтересовалась Вихрова.

Десятка два зеркальных, до блеска отмытых окон безликотаращились на Большую Дмитровку. К одному из них Чимоданов прильнул лицом,надеясь углядеть, что внутри, но не увидел ничего, кроме собственных безумныхзрачков. Затемненное стекло запотело от дыхания.

Чимоданов углядел у двери кнопку и клюнул ее пальцем. Раз,другой, третий. Никакого эффекта. Ната, никогда не имевшая терпения, потерялато небольшое благоразумие, которое его заменяло.

– Ты будешь звонить или нет? – накинулась она наЧимоданова.

– Я и так звоню! – огрызнулся тот.

– Громче звони!

– Громче нельзя!

– Нечего мне рассказывать про нельзей и льзей! –огрызнулась Ната.

Подумав, Чимоданов что-то шепнул Зудуке, раскрутил его заногу и запустил в крайнее левое окно на втором этаже, где прежде, в старойрезиденции, располагалась его комната. Метнув Зудуку, он присел, ожидая звонастекла и осыпающихся осколков, однако ничего не произошло. Стекло, чавкнув,расступилось и, поглотив Зудуку, сомкнулось за ним, как поверхность болота.

Более того, на краткий миг весь дом с его темными окнами,сероватым облицовочным камнем и пластиковым водостоком зримо смялся, какогромный кусок глины, и ухмыльнулся, провиснув карнизом. По дому пробежаларябь, затронувшая даже асфальт у их ног, и все стало, как прежде – солидно иофисно. Белое солнце, спрятавшись за соседними крышами, дышало блинным жаром.Пыхтели бензиновыми легкими и обмахивались веерами вентиляторов сгрудившиеся впробке автомобили.

Не доверяя себе, Мошкин уставился на Нату, а та наЧимоданова. Сомнений не оставалось – все трое видели одно и то же. Это прежде,до сноса, по Большой Дмитровке, 13, помещался честный дом с фундаментом,стенами и балками. Теперь же, втиснувшись между соседствующими строениями,перед ними, точно надутый мыльный пузырь, затаилось живое глумящееся и мыслящеесущество, чем-то родственное, возможно, комиссионерам и суккубам. Хорошенькуюрезиденцию приготовил добрый дяденька Лигул для России!

– Может, нам туда не надо, а? – дрожа, спросилМошкин.

– Как не надо? А Зудука? Я за своего Зудуку весь мракпорву! – вознегодовал Чимоданов.

Если прежде он надеялся, что Зудука прокрадется по лестницеи откроет, то теперь эта надежда стала призрачной. Он метнулся к двери и, нежалея кулаков и ног, стал барабанить.

– Это чего? Не пускают нас? А если мне хочется мерзоститворить? – облизывая губы, поинтересовалась Ната.