Давненько я не принимала ванну.

Большей частью это были обливания ледяной водой, да еще вечно приходилось торопиться, чтобы выжить. Сегодня я буду лежать здесь, пока подушечки пальцев не сморщатся, как черносливины.

– Откуда ты? – спрашиваю я лениво.

Мор щурится.

– Отовсюду.

Кто бы сомневался.

Вооружившись куском самодельного туалетного мыла и махровой тряпицей, я принимаюсь оттирать с себя грязь, начиная с пальцев ног. Я прохожусь по всему телу, пока кожа не становится чистой и не начинает гореть. Запекшаяся кровь и грязь отваливаются кусками. Ни шампуня, ни кондиционера нет – неудивительно, по нашим временам это роскошь, – поэтому я намыливаю голову мылом и тщательно скребу ногтями, потому что, если не промыть, волосы будут плохо лежать, когда высохнут.

Но лучше так, чем ходить с грязными.

Только вымыв как следует все остальное, я неохотно пытаюсь дотянуться до спины. От первого же прикосновения махровой ткани к коже я буквально лезу на стенку от боли. И это, к сожалению, даже не самое худшее. До большей части спины я вообще не могу дотянуться, как ни пытаюсь.

А я стараюсь изо всех сил.

Я слышу звяканье металла, куда это Мор собрался?

Тревожно оглядываюсь и вижу, как он опускается на колени рядом с ванной. Забрав у меня махровую мочалку, он придерживает меня рукой за плечо, отчего я сжимаюсь, ожидая неизвестно чего.

Мор смотрит мне в глаза.

– Я делаю это только потому, что мне больно смотреть на твои жалкие потуги поддержать чистоту.

Я открываю рот, но у меня нет шанса заговорить: он хватает меня за загривок.

– Наклонись.

Мне не нравится его обращение и не хочется подчиняться, но приходится. Нагибаюсь и обнимаю себя за колени.

Кончиками пальцев Мор отбрасывает в сторону мои мокрые волосы – от его прикосновения руки покрываются мурашками.

Просто здесь холодно, убеждаю я себя.

Сжав зубы, я терплю, пока Мор промывает раны, касаясь их на удивление осторожно. Хотя все равно больно.

– До чего же хрупки ты и тебе подобные, – шепчет он, снова проводя махровой салфеткой по моей израненной спине.

Можно подумать, что так он извиняется. На большее он явно не способен, так что и это уже неплохо. Я имею в виду, он хотя бы сознательно не пытался меня убить, как я пыталась убить его.

Только потому, что хочет заставить тебя страдать.

Закончив, Мор отдает мне салфетку и, вернувшись на прежнее место, садится и подпирает дверь спиной. Лук он кладет себе на колени – прямо тюремный охранник при оружии.

Вода уже грязная и быстро остывает, но я не тороплюсь вылезать из ванны. Спина горит и болит там, где ее потер Мор, а с нервами дело и того хуже.

Я не понимаю, что мне думать и чего от него ждать, и поэтому чувствую себя странно. Даже не знаю, как я к нему отношусь – странно хорошо или странно плохо – скорее, странно плохо.

Подтянув колени к груди, я упираюсь в них подбородком.

– Ты до сих пор не спросил, как меня зовут, – говорю я.

– Мне не нужно твое имя, – отвечает Мор, отбрасывая со лба прядь волос. – Смертная – вполне подходит.

– Нет, не подходит.

Он подозрительно щурится.

– Сара, – говорю я. – Меня зовут Сара.

Мор мрачнеет.

– Какая разница, как тебя зовут? Тебя это не меняет.

– Ну и ну, умеешь ты сделать комплимент девушке! Я прямо почувствовала себя особенной.

Он презрительно кривит рот.

– Ты не особенная. Как и все остальные. Все вы мерзкие и жестокие.

– Сказал тот, кто тысячами убивает людей.

– Я не испытываю от этого удовольствия, – парирует он.

– Я тоже, – при воспоминании о Море, истекающем кровью на дороге, горящем и все еще живом, меня до сих пор передергивает.

– Мне так не показалось, – возражает он.

Я заставляю себя усмехнуться.

– Значит, ты совсем не разбираешься в людях, а еще берешься их судить.

Мор опускает голову.

– Возможно, – соглашается он, – но мне и не нужно в них разбираться, ты не находишь?

Ему нужно просто их убивать.

Мы умолкаем. Всадник сосредоточенно проверяет лук на гибкость, а я сижу, чувствуя, как замерзаю в остывшей воде.

– А у тебя есть имя? – приходит мне в голову вопрос. – Другое, не Мор Завоеватель?

Он откладывает лук.

– Мне никто не дал имени.

Я решаю не углубляться и не уточнять, кто мог бы его дать?

– Почему же?

Мор внимательно смотрит мне в глаза.

– Я не нуждаюсь в имени, чтобы обрести цель. Смертные – вот кто требует, чтобы у каждой травинки на этой доброй зеленой Земле непременно было собственное имя.

Потому что, называя вещи, мы облагораживаем, очеловечиваем их. И тем самым принципиально признаем их существование. Но, учитывая, что миссия всадника – массовое уничтожение людей, меня не удивляет, что у него глобальные проблемы с очеловечиванием чего-либо.

Ему никто не дал имени. Какое-то время я пытаюсь это осмыслить.

Какую бы сильную неприязнь я ни питала к этому парню, сейчас мне его даже жалко. Как же так, у него нет имени.

Ты должна радоваться, Сара. А не то ты, не приведи господи, еще попыталась бы очеловечить его.

И что, это было бы так ужасно?

– Значит… ты не против, чтобы тебя называли Мором? – уточняю я.

– Это всего лишь имя, – он опускает голову.

Всего лишь имя. Презабавно, учитывая, что минуту назад он утверждал, что имени у него нет. Хотя, если вдуматься, то, возможно, я все неправильно понимаю. Мор Завоеватель – это имя, которое дали ему мы. Это имя не было написано у него на лбу в тот день, когда он появился. И сам он не представлялся, когда выкашивал под корень город за городом.

Я пристально смотрю на Мора. Даже глазам больно. Хорошо, что я никогда не доверяла смазливым мужикам. Потому что этот – самый красивый из всех, кого я видела. Кроме, разве что, троих его собратьев, но поскольку о них ни слуху ни духу… остается он, и он самый ужасный.

Мор поднимается, вешает на плечо сначала лук, потом колчан.

– Выходи, – командует он. Снимает с крючка полотенце и бросает мне. Я не успеваю его поймать, и оно падает в воду и успевает изрядно намокнуть.

– Я знаю, ты закончила мыться, – продолжает Мор, игнорируя мои негодующие взгляды. – И мне не терпится покинуть, наконец, это отхожее место.