По коже бегут мурашки, несмотря на теплую одежду. Все это происходило недавно, может, только несколько часов назад, а вокруг ни одной живой души. Тревожно, когда идешь по опустевшему городу, в котором по праву должны были быть люди. Все здесь кажется… призрачным.

Что-то сейчас творится в Квебеке, Онтарио и остальных провинциях на востоке, после того, как по ним прошел Мор? Как выглядит сейчас Восточное побережье США?

Выйду я из этой переделки живой или нет, мир уже никогда не будет прежним.

Свернув с магистрали, Мор едет по городу, и я представления не имею, что он задумал. Для того чтобы устраиваться на ночлег в доме каких-то бедолаг, еще рановато. К тому же всадник впервые за все время отклонился от маршрута.

По-настоящему не по себе мне становится, когда мы подъезжаем к городской больнице.

– Что ты хочешь сделать? – спрашиваю я.

– Твоему немощному телу нужен комфорт.

Я смотрю на больницу с возрастающим ужасом. Комфорт, например, бинты.

Сегодня утром у нас закончились льняные тряпки.

– Бинты мне больше не нужны, – поспешно говорю я.

– Нужны, нужны, – откликается Мор уже мягче. – Ты и в самом деле думаешь, что мне нужно войти в больницу для того, чтобы там все умерли? Не будь наивной, Сара. Чтобы весь город погиб, мне достаточно пройтись по его улицам.

Я оглядываюсь на него. Его слова мне еще нужно переварить, а пока я в шоке от того, что он назвал меня по имени.

А Мор все не замолкает.

– Войду я в больницу или нет, не имеет никакого значения. Люди все равно будут погибать, а там особенно.

Ничего нового я вообще-то не услышала. Просто совсем не хочу видеть лица тех, что слишком слаб и немощен, чтобы бежать от гуляющей среди них смерти во плоти.

Есть шанс, что город принял меры, чтобы увезти пациентов. Такое возможно. Но также возможно, что самые слабые просто не смогли эвакуироваться.

Я хватаю всадника за руку, пораженная мыслью.

– Универсам, – говорю я радостно, словно изобрела лекарство от рака. – Бинты наверняка найдутся в супермаркете.

Мор пристально смотрит на свою руку, которую я держу.

– Ты видела такой магазин по пути сюда?

– Видела штуки три, не меньше.

В наше время на каждом углу имеется универсам или торговый центр, и каждый выживает благодаря тому, что имеет какое-нибудь преимущество на рынке.

Всадник косится на меня.

– И ты считаешь, что лучше зайти туда?

– Уверена.

– Что ж, решено, – говорит он твердо.

Получается… его действительно легко убедить?

Целое мгновение я почти верю в это. Но Умница Джули продолжает цокать вперед, больница все ближе.

– А как же магазин? – я оглядываюсь на Мора.

Он хмурится.

– Я хочу заставить тебя страдать.

Больницы – всегда те места, куда бросаются в первую очередь. Это единственное, что соответствует действительности в фильмах про заражение. Когда люди стали чувствовать, что заболели, они обращались в медицинские учреждения в надежде, что современная медицина сумеет с этим справиться. Нам, конечно, повезло больше, чем беднягам, которые подхватили Черную смерть. За прошедшие века мы изучили и победили многие болезни – и теперь, уж конечно, справимся с эпидемией.

Мы ошибались.

Мор спешивается, лук и колчан за спиной, и осматривает здание. С такого близкого расстояния я различаю испуганных людей, выглядывающих из окон. Среди них женщина с четками, губы шевелятся в молитве.

Бог тебя не спасет, хочется мне сказать ей. Он хочет, чтобы ты умерла.

Вернувшись, всадник обхватывает меня за талию.

– Иди, Сара, взгляни на лица обреченных.

– Ненавижу тебя, – шиплю я, пока он ссаживает меня на землю.

– О, ненависть. Очередное исключительно человеческое чувство.

Не думаю, что это чувство исключительно человеческое – всадник, как я вижу, и сам до краев переполнен ненавистью.

Он подходит к двустворчатой двери, прямо благородный рыцарь в доспехах. Может, впервые за свою гнусную жизнь он пытается нормально открыть дверь. Створки не поддаются.

И неудивительно, в экстренных ситуациях в больницах входы блокируются.

Всадник резко разворачивается, наши взгляды встречаются, и в его глазах вспыхивает вызов. Одним стремительным движением он снова поворачивается. И его кулак врезается в дверь, словно отбойный молоток.

Обе створки со скрипом подаются внутрь, хотя, к моему удивлению, не открываются и не слетают с петель. Я наблюдаю за всадником с бешено бьющимся сердцем. Настоящий фильм ужасов, где злодей проникает в дом, чтобы перебить детей. Только с той разницей, что это реальная жизнь. Кино неживое, а всадник – монстр из плоти и крови.

Он снова с нечеловеческой силой ударяет по двери, и она с металлическим скрежетом падает.

Под оглушительный вой больничных сирен Мор делает шаг в сторону и находит меня своим пугающим взглядом.

– Прошу.

В некотором смысле посещение больницы оказывается не тем кошмаром, которого я опасалась. Но в чем-то даже хуже. Лихорадка еще не успела начать действовать, слишком мало времени прошло, так что в коридорах и палатах мы встречаем только обычных пациентов и персонал. Но выражение ужаса на их лицах… Меня мутит, когда я их вспоминаю, отъезжая от больницы. Столь обожаемая всадником чертова марля плотно увязана и уложена в мешки, висящие по обе стороны седла Джули.

Мор заставил меня посмотреть на каждого из них. Все эти люди обречены на мучительную смерть. Я бы соврала, сказав, что он радовался, заставляя меня смотреть. Нет, он был так же траурно мрачен, как и я. Да только какая, мать вашу, разница? Он же все равно вынудил меня смотреть на этих людей, потому что знал, что мне больно.

– Надеюсь, ты удовлетворен, – бросаю я, когда больница остается далеко позади.

Он прижимает меня сильнее.

– Смертная, разве ты не понимаешь? Я никогда не бываю удовлетворен, поэтому и скачу все дальше.

На это я ничего не отвечаю. Скорбь имеет свойство проникать под кожу, в кости и устраиваться надолго. И меня, по большому счету, одолевает сейчас именно она. Не гнев и негодование на Мора – хотя я испытываю к нему нечто большее, чем легкое раздражение – а скорбь по этим перепуганным людям, которым через несколько дней предстоит умереть. Меня охватывает тоска.

Я молчу так долго, что это начинает обращать на себя внимание.

– Я и не говорил, что будет приятно, смертная. Если бы это оказалось приятным, ты бы умерла.