Весть о доблестной гибели Леонида и трехсот его спартанцев в Фермопилах уже докатилась до жителей Эгины. На каждом углу, в каждом доме только и было разговоров о том, что полчища варваров, подобно бурной реке, растекаются по Средней Греции. Опунтские локры со своими семьями укрылись на острове Эвбея. Фокийцы толпами бегут в горы, оставляя свои города и села. Персы, проходя по Фокиде, все вокруг предают огню. Конница Ксеркса уже вступила в Беотию. Беотийские города один за другим без боя сдаются персам.

При встрече с Филохаром Еврибиад первым делом заговорил о том, что терзало его в последнее время, лишая сна и покоя. Еврибиад напрямик спросил у Филохара, почему спартанские власти оставили Леонида в Фермопилах без военной поддержки.

– Если это не предательство со стороны эфоров, тогда как это назвать? – молвил Еврибиад с возмущением в голосе. – Ответь мне, Филохар. Я знаю, что тебе ведомы все распоряжения эфоров, как и их тайные умыслы.

Эта беседа происходила в палатке Еврибиада, разбитой на берегу бухты в масличной роще. Было время сбора урожая, поэтому возле оливковых деревьев суетились женщины и дети, сбивавшие длинными палками темные плоды с веток на расстеленные под деревьями полотняные покрывала. Роща была наполнена звонким детским смехом и громкими женскими голосами.

Филохар в недалеком прошлом сам был эфором, поэтому столь резкий тон Еврибиада пришелся ему не по душе.

– Незачем рубить с плеча, друг мой, – промолвил Филохар, поставив на стол чашу с вином, так и не донеся ее до рта. – Эфоры не повинны в смерти Леонида. Если в дело вмешивается божественный рок, то люди не в силах ему противостоять. Увы, но судьба Леонида была предопределена.

– Твои полунамеки мне непонятны, – резко бросил Еврибиад, сидящий на стуле напротив Филохара. К своей чаше с вином Еврибиад даже не притронулся.

– Как тебе известно, эфоры посылали гонца в Дельфы с запросом к оракулу Аполлона Пифийского, – слегка прокашлявшись, продолжил Филохар. – Это случилось, как только стало известно, что Ксеркс перешел Геллеспонт. Кстати, многие греческие государства поступили таким же образом, желая узнать у всевидящего Аполлона о своей грядущей судьбе. Ответы пифии, жрицы Аполлона, на эти запросы в большинстве своем оказались неутешительными. – Филохар тяжело вздохнул и пригубил вино из чаши. – В том числе и ответ пифии спартанцам.

– Ты читал этот оракул? – спросил Еврибиад.

– Не только читал, но и выучил наизусть, – скорбным голосом ответил Филохар.

– Я тоже хочу знать текст Дельфийского оракула, – потребовал Еврибиад. – Как верховный наварх, я имею на это право.

– Что ж, слушай, – произнес Филохар. Он откинулся на спинку стула и, не глядя на Еврибиада, по памяти прочел:

Повисла гнетущая пауза.

– Леонид знал, что ответила пифия на запрос спартанских эфоров относительно исхода войны с персами, – первым нарушил молчание Филохар. – И тем не менее Леонид сам вызвался идти с отрядом к Фермопилам. Эфоры не побуждали его к этому. Своим самопожертвованием Леонид хотел спасти Лакедемон, его поступок достоин восхищения! Ведь в оракуле Аполлона Пифийского сказано прямо: при нашествии персов либо погибнет Спарта, либо один из спартанских царей.

– И все же эфоры должны были отправить в Фермопилы все спартанское войско, – упрямо промолвил Еврибиад. – Разве смерть Леонида избавила Лакедемон от угрозы персидского нашествия? Эфоры обрекли Леонида на гибель, прикрываясь предсказанием Аполлона. О, мне хорошо известно благочестие спартанских властей! Исходя из этого благочестия и преклонения перед богами, эфоры лгали афинянам и их союзникам, что спартанское войско вот-вот выступит на подмогу к Леониду.

– Но ведь спартанское войско все же выступило за пределы Лаконики… – сказал Филохар, пытаясь хоть как-то оправдать эфоров, один из которых приходился ему братом.

– Да, выступило! – яростно воскликнул Еврибиад. – И остановилось на Истме, чтобы возвести там стену. Сначала эфоры пожертвовали Леонидом, следуя предсказанию бога, ныне же они махнули рукой на афинян и прочих греков, чьи земли расположены к северу от Истма. Стена на Истме укроет от варваров лишь владения Спарты и наших пелопоннесских союзников. Афиняне же, как и мегарцы, и платейцы, и фокийцы, брошены эфорами на произвол судьбы.

– В войне со столь могущественным врагом, как Ксеркс, большие потери неизбежны. – Филохар пожал плечами. – Насколько мне известно, афиняне не собираются оборонять от персов свой город. Афиняне грузят свои семьи на корабли и переправляют их на остров Саламин и на Эгину.

– Что еще остается делать афинянам, имея столь ненадежных союзников, как Спарта и Коринф! – с ядовитой усмешкой заметил Еврибиад. – Интересно, что станут делать эфоры, если персидский флот захватит остров Киферу, расположенный у южного побережья Лаконики. Неужели эфоры опять станут просить совета у Дельфийского оракула?

– Друг мой, – строгим голосом проговорил Филохар, – тебя назначили верховным навархом именно для того, чтобы флот Ксеркса не оказался у берегов Лаконики.

– Но как мне разбить флот Ксеркса, если Спарта и пелопоннесцы выставили меньше ста триер? – Еврибиад изобразил недоумение на своем лице. – У персов же четырехкратный перевес в кораблях!

– Почему ты не упоминаешь про афинян, которые выставили двести триер, – сказал Филохар с плохо скрытым раздражением. – Ты забыл также про мегарцев и эвбейцев, у которых имеется около пятидесяти кораблей. Еще есть триеры с островов Наксос, Мелос, Кеос и Левкада. Есть суда из Амбракии.

– Ага! Значит, все-таки Спарта нуждается в афинянах и их союзниках, поскольку без них наш флот просто ничтожно мал! – нервно рассмеялся Еврибиад. – Удивительное дело! Открыто нарушая соглашение с афинянами, эвбейцами и мегарцами, эфоры тем не менее ждут от них строгого выполнения союзного договора, на основе которого и был создан Синедрион.

– В тебе сейчас говорят гнев и обида, друг мой, – с мягким укором в голосе обратился Филохар к Еврибиаду. – Давай перенесем наш разговор на завтра.

Филохар допил вино в своей чаше и направился к выходу из палатки.

– Леонида уже не воскресить, – мрачно бросил Еврибиад вслед Филохару, – а значит, и мое мнение об эфорах уже не поменяется ни завтра, ни послезавтра!

В течение шести дней все население Аттики переезжало на кораблях на острова Саламин и Эгина, а также в арголидский город Трезен, связанный с афинянами давней дружбой. Иначе как бедствием этот отъезд афинян на чужбину назвать было нельзя. Люди уезжали со слезами и стенаниями, бросая дома и имущество, покидая храмы и могилы предков. Всем афинским гражданам было очевидно, что их город не устоит перед варварами, не имея крепостных стен. Все понимали, что нужно последовать совету Фемистокла и уходить на острова и в Пелопоннес. Но и осознание этой горестной необходимости не приносило афинянам хоть какого-то душевного успокоения. Наоборот, афинский народ был озлоблен на своих стратегов, не сумевших поставить надежный заслон на пути у Ксеркса, а тем паче на спартанцев и их союзников, которые проявляли заботу лишь о своих владениях, спешно возводя стену на Истме.