…Федор Алексеев вернулся домой пешком. Ему нравилось ходить пешком, особенно когда настроение падало ниже нуля, а последнее время его настроение упорно стремилось вниз. Плюс состояние подвешенности и неопределенности. Серая полоса. Не черная, а серая, что еще хуже. Черная заставляет действовать, а серая надолго портит настроение и вгоняет в депрессию. Погода к вечеру определилась тихая и нехолодная; по обочинам тротуара тянулись невысокие снежные сугробы, голубые в свете фонарей; изредка пролетали невесомые снежинки. Воздух был сладок и свеж, дышалось легко.

Из-за угла дома навстречу Федору шагнула невысокая фигурка, и он от неожиданности отпрянул. Это была Ния.

– Ты? Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто жду, думала, ты уже не придешь. Добрый вечер!

– Замерзла?

– Превратилась в сосульку! Выпила весь кофе в твоем магазинчике, а тебя нет и нет. Поздно гуляете, господин профессор.

Она пыталась шутить, но Федор видел, как ей плохо. Он вдруг вспомнил, как в «его» магазинчике, где всегда можно было купить свежий хлеб, молоко и масло, капризная клиентка кричала на обидевшую ее продавщицу: «А вы не хорохорьтесь! Не хорохорьтесь! Будет и на вас управа!» Он подумал, что Ния «хорохорится», пытается держать марку, и сердце его тоскливо сжалось – он понимал, что защитить ее он не в состоянии. Выслушать, пожалеть – да! Помочь? Как? Сейчас она была для него не бывшей любимой, а просто старой доброй знакомой, к которой он не чувствовал ничего. Или… если быть честным, почти ничего, кроме жалости.

Она словно почувствовала его колебания.

– Я бродила по магазинам, а потом подумала, что можно зайти к тебе… на пару минут, а окна не светятся, ну я и… – Тон у нее был виноватый.

– Пошли! – Федор взял ее за руку. Рука была ледяной. – Ты почему без перчаток?

– Забыла где-то… Ты не сердишься?

Федор не ответил, только сжал ее руку.

…Он снял с нее сапоги, растер руками замерзшие ступни; достал из-под вешалки «гостевые тапочки» с помпонами, подаренные Савелием.

– Что случилось? – снова спросил, усаживая ее на диван.

– Ничего. Сегодня пыталась увидеться с Володей, он опять отказался. Рыдаев говорит, он в порядке, и взял деньги на текущие расходы, говорит, нужно простимулировать кое-кого. Чаем угостишь? Холодрыга страшная! Можно на кухне. Я принесла печенье, у тебя же никогда ничего нет.

– Не ожидал гостей. У меня есть картошка. Хочешь жареной картошки?

Ния рассмеялась.

– Я не ем жареной картошки.

Федор щелкнул кнопкой электрочайника, достал чашки, насыпал заварки. Спросил между делом:

– Как Настя?

– Нормально. – Ния почувствовала скрытый подтекст в его вопросе. – Знаешь, мы были очень близки в молодости, менялись платьями и косметикой, все время хихикали, глупые, легкомысленные девчонки… Она ни капельки не изменилась! Иногда мне кажется, она на все способна, тормоза отсутствуют начисто. А когда выпьет, вообще несет что попало. А ее словечки… – Ния рассмеялась.

– Зачем она тебе?

– Больше никого нет, Федя. Оказалось, я совершенно одна, и город вокруг чужой. – В ее словах Федору почудился упрек. – А потом… я не ожидала, что моя шутка… я пошутила, сказала, переезжай ко мне, вдвоем веселее. Она и переехала, в тот же день. Я остолбенела, когда увидела ее на пороге с чемоданом, а потом подумала, пусть, не выгонять же. Мне нужны союзники, хоть поговорить есть с кем, а то слоняешься из угла в угол, места себе не находишь. Тем более Лина Тюрина не оставляет меня в покое, дежурит в машине около дома, следит, вот и тогда… А Настя порвет ее в случае чего, ты же сам видел. Думала, она на пару дней, оказалось, навсегда. Ты извини меня за ту сцену. Я думала, она меня убьет. И пожаловаться некому, сама виновата. Рыдаев сказал, можно написать заявление в полицию, но… стыдно. Кругом виновата. Не знаю, как с этим жить! Как только все закончится… неважно, как, я уеду. Куда угодно! Здесь я не останусь. Не нужно было возвращаться… Тем более мы, наверное, разведемся. Володя никогда меня не простит. Я иду по улице и боюсь наткнуться на знакомых, и в то же время прекрасно понимаю, что знакомых у меня нет, что здесь меня никто не знает, что никому до меня нет дела. Все время думаю, хорошо, что родители не дожили… бабушка! Она осуждала меня за Володю, ты всегда ей нравился. Бабушка была правильным человеком. Сейчас я не понимаю, как могла быть такой… такой беспросветной дурой! За все нужно платить… рано или поздно. Пришла моя очередь платить. И со Славой не нужно было встречаться… Знаешь, есть глупости, которые остаются безнаказанными, это как кому повезет, но часто приходится платить, и счет очень высок. Слишком высок за глупость и недомыслие, и ничего уже нельзя ни исправить, ни отмотать назад…

Она говорила ровным, монотонным, слегка сонным голосом, без заминок и пауз, уставясь взглядом в стол, и Федор понял, что она повторяет то, о чем думает постоянно, и глупая крикливая Настя хоть какое-то развлечение, живая душа рядом, соломинка, за которую она цепляется, и пользы от нее все-таки больше, чем вреда. Ния ей доверяет, они знакомы вечность, они были близки когда-то. Все лучше, чем ничего.

– Твой чай, – он придвинул ей чашку.

– Горячий! – Она обхватила чашку ладонями и тут же отдернула. – Пусть остынет. Ты не сердишься, что я без приглашения?

И снова в ее тоне ему почудился упрек: ты меня не зовешь, и я пришла незваной; ты не сердишься?

– Ты правильно сделала. – Он хотел добавить: «Куда же тебе еще идти?», но промолчал.

– Что мне делать, Федя?

Она уже спрашивала об этом, и он лепетал что-то о том, что время лучший врач, все проходит, жизнь продолжается… хотя вряд ли верил в то, что говорил. Утешения, эти социальные поглаживания, часто не имеют ничего общего с реальностью. Но, для того, чтобы вытащить человека из ямы, все средства хороши.

– Что случилось, то случилось. Сейчас ты все делаешь правильно. Адвокат, решение о разводе, даже то, что ты подумываешь об отъезде…

– Ты думаешь, мне нужно уехать? – Она смотрела ему в глаза.

– Я так не думаю, – сказал он против воли, чувствуя, как его затягивает в «болотный» омут ее глаз и ее проблем. – Тебя никто в городе не знает, у всех свои дела. Я хочу сказать, проблеме нужно дать отстояться. Возможно, через пару месяцев ты будешь думать иначе.

Он чувствовал, его слова – не то, чего она ожидает, что они банальны и не имеют особого смысла, но что еще он мог сказать? Признаться в любви? Предложить дружбу навеки? Подставить плечо? Он не был уверен, что ей это нужно. Сейчас – возможно, сейчас ей больно и страшно, а потом? Она с трудом находит общий язык с подругой детства, дорожки их разбежались. Дорожки «старых» Федора и Нии тоже разбежались… скорее всего. Отболело, отстрадалось… стоит ли ворошить? Он пришел к ней поддержать, она пришла… а зачем, собственно, она пришла? Что ей нужно? Участия? Для этого у нее есть Настя. Зачем она здесь? Он понимал, что обманывает себя, он прекрасно знал, зачем она здесь.