– Была замужем – сказала Настя. – Уже нет. В свободном поиске. А ты?

– Тоже… в свободном поиске.

– Ты, главное, не затягивай, Федя. Хотя, говорят, философы не женятся! Ну и правильно. Дети, пеленки, болячки… Это наши бабские часики тикают, не успеешь – опоздаешь. А откуда ты узнал, что Агничка вернулась? – На лице ее было написано жадное любопытство, она переводила взгляд с Нии на Федора.

– Случайно встретились, – уронила Ния.

– Старая любовь не ржавеет! – хихикнула Настя. – Ребят, я тут принесла пожрать. Посидим, поговорим. Настроение такое… не передать! Скоро Новый год! Ох и погуляем! Елку поставим!

Ния молчала; Федор видел, как ей не по себе. В доме висельника не говорят о веревке. О каком празднике речь? Глава семейства в тюрьме, другой человек убит, жена, чувствуя себя виноватой, прячет глаза и сидит дома. Глупа как пробка… подруга детства. Тогда была и сейчас.

– А что случилось? – Она наконец заметила их пасмурные лица.

– Ничего не случилось. Иди, разгружай сумки. Я достану посуду.

– Ага, ладно! Сейчас! – Настя побежала из гостиной.

– Только ничего не говори, – сказала Ния. – Знаю, дура. Но даже с ней лучше, чем одной. Она неплохая, душевная… правда, несет всякую чушь. Но всегда можно отключиться и не слушать.

Федор промолчал.

– Просто удивительно, мы же были очень близки… Мне кажется, она осталась где-то там, такая же молодая, глупая, бесшабашная… А я чувствую себя старухой, а сейчас еще постоянное ожидание несчастья… понимаешь? Лежу ночью, не могу уснуть, подыхаю со страху. Говорю себе: все страшное уже случилось, и ничего не могу с собой поделать, трясусь, прислушиваюсь к шорохам, все время кажется, кто-то ходит или дверь открывается… Потому и Настю позвала. Вдвоем не так страшно.

– Чего же ты боишься?

– Володя меня ненавидит, никогда не простит, я не сумею объяснить ему, что ничего не было, он мне не поверит. Я не знаю, что делать, я не знаю, что будет завтра. И смерть Славы Тюрина получается тоже из-за меня. Мне в страшном сне не могло привидеться, чем кончится этот глупый… невинный флирт! Это даже флиртом не назовешь… – Она смотрела на Федора, словно исповедуясь и прося прощения, готовая расплакаться… – Я не понимаю, зачем я согласилась… он пригласил меня посидеть в кафе, мы пили кофе, разговаривали… Он был хороший человек, деликатный, не очень счастливый в браке, мне казалось, мы друзья по несчастью. Ничего не было, понимаешь? Ничего!

– Кто сделал снимок?

– Понятия не имею, я думаю, кто-то из знакомых Славы, у нас никого в городе не осталось. Ты уже видел?

– Нет. Почему прислали твоему мужу, а не его жене?

– Не знаю, я уже всю голову сломала! Володя надеялся на совместный бизнес… может, это была попытка рассорить их… не знаю. Да и какая разница теперь? Нелепость, глупая случайность, и ничего нельзя исправить. Я осталась у разбитого корыта… – Ния закрыла лицо руками.

– Все проходит, – повторил Федор, чувствуя, что нужно что-то сказать и утешить, но что именно сказать, он не знал. Некрасивая мутная история, казалось бы, никто не виноват, а человек погиб. А другой человек сядет в тюрьму. И ведра грязи, дурное истошное любопытство толпы, желтая пресса. Где взять силы выдержать?

– Агничка, помоги! – закричала Настя из кухни. – У меня все готово!

– Ой, посуда! – вскрикнула Ния. – Федя, доставай из серванта тарелки. Любые. Будем на журнальном столике, по-домашнему. Тарелки внизу, рюмки за стеклом. Бери, что понравится.

Федор достал из нижнего шкафчика серванта большие тяжелые тарелки с драконом и иероглифами; расставил на журнальном столике. Постоял, рассматривая хрусталь за стеклом, колеблясь, достал синие «музейные» бокалы и маленькие пузатые рюмки.

…Девушки пили шампанское, Федор – коньяк. Ния молчала, Федор наливал им, изредка ронял незначащие фразы, коротко взглядывал на Нию. Настя, не замечая их каменного молчания, трещала за троих. Она казалась счастливой. Рассказывала, сколько потратила на «классную жрачку», хвасталась шикарным домом Нии, шикарными шмотками, «ювелиркой»… и денег дофига! Живут же люди!

– Я за Агничку в огонь и воду! Мы как сестры! – кричала пьяноватая уже Настя. – Мне коньячку! – Она подставляла Федору бокал, заглядывала в глаза…

Она раскраснелась, глаза стали шальными. Она хохотала, запрокидывая голову; пуговички на блузке расстегнулись, юбка задралась еще выше… у нее были красивые полные коленки. Она хлопала Федора по плечу, наклонялась, обдавая горячим запахом духов и пота, дурачилась, пытаясь нашептать что-то на ухо по секрету от Агнички. Ния, напротив, казалась еще более потерянной и печальной. Свой бокал она лишь пригубила.

Около полуночи Федор поднялся. Настя закричала, что они его ни за что не отпустят, что время детское, что его никто нигде не ждет, ни супружницы, ни спиногрызов, что им кайф втроем… как в добрые старые времена. Ее было слишком много, она была шумной как… ветряная мельница. Федор чувствовал раздражение и разочарование. Ему было жалко Нию… Удивительное дело, он стал жалеть ее именно сейчас, проведя вечер в компании Насти, которая была ему неприятна. Он представил, как после его ухода Настя, не выбирая выражений, выскажет все, что о нем думает. Лох, скажет Настя с ухмылкой, а ведь мог остаться! Он представил, как она хихикает, разгоряченная алкоголем, и пытается вытащить из Нии подробности их близости, употребляя нарочито гнусные и грязные словечки. Близости сегодняшней, потому что о той, что осталась в прошлом, она, скорее всего, знала все.

Обе, набросив пальто, вышли его проводить. Снегопад прекратился; из окон на покрытые снегом плиты дорожки падал свет. У калитки черная тень с криком метнулась им навстречу. Это была женщина в норковой шубе и пуховом платке.

– Убью! Дрянь! Шлюха! – Она успела ударить Нию в лицо, прежде чем Федор перехватил ее руки и оттолкнул прочь. Ния вскрикнула и закрыла голову руками.

– Ах ты, зараза! – Настя бросилась на женщину, сдернула с нее платок, ухватила за волосы. Та не осталась в долгу. Они, визжа, тузили друг дружку, как две разъяренные кошки. Федор с трудом оттащил разгоряченную Настю; она заворачивала словеса, от которых покраснел бы и биндюжник. Незнакомая женщина не отставала, порываясь достать Настю ногой; Федор учуял от нее явный водочный запашок. Обхватив женщину за плечи, он вытолкал ее на улицу и захлопнул калитку. Женщина ударила в калитку ногой, выругалась, и стало тихо. Федор выглянул – она усаживалась в машину. Вспыхнули фары, заработал двигатель…

Ния плакала, Настя приглаживала волосы и вполголоса ругалась, угрожая «этой идиотке». Федор не стал ни о чем спрашивать, сообразив, что женщина была вдовой погибшего человека.

Он проводил их через двор до крыльца, матерящуюся Настю и плачущую Нию, постоял, ожидая, пока они запрут дверь, и отправился домой. Пешком. Ему нужно было подумать…

– Смотри! – Коля Астахов протянул Федору желтый «офисный» конверт.