– И Мартин почувствовал что-то необычное, так?

– Так.

Ульф посмотрел вниз, на Мартина, и тот, глядя на него в ответ, вежливо стукнул хвостом.

– Уж и не знаю, госпожа Хёгфорс, – сказал Ульф. – Вполне может быть, что он уловил что-то в вашем поведении. Он мог почувствовать, что вам неприятны…

Тут госпожа Хёгфорс его прервала:

– Я не испытываю к русским никакой неприязни, господин Варг. Я держусь с ними настороже, потому что для этого есть все причины. Я держусь настороже, потому что они вечно что-то замышляют. Вот и все. Я первой готова признать, что некоторые русские ни в чем не виноваты, или, по крайней мере, мы не знаем, виноваты они или нет, а презумпцию невинности никто не отменял. Но факт есть факт: русские строили козни всегда. Как сказал Хёгфорс про Русско-шведскую войну, не мы ее начали…

Ульф закрыл глаза. Нет. Это попросту было неправдой, и в душе у него – в душе человека, всегда готового вступиться за истину, – все восстало. Он открыл глаза и увидел, что госпожа Хёгфорс вся подобралась, явно ожидая возражений.

– Да, не мы, – сказала она. – На этот счет было множество нелепых обвинений, но они, по большей части, не выдерживают никакой критики.

Ульф снова глянул на Мартина. Пес, почувствовав, как это свойственно собакам, что между людьми возникло напряжение, посмотрел на Ульфа, а потом оглянулся на госпожу Хёгфорс. Казалось, он не мог понять, чью сторону ему следует принять: в стае должно быть согласие, и подобные ситуации, как правило, действуют собакам на нервы.

– Честно, не думаю, что русские несут полную ответственность за этот конкретный эпизод, госпожа Хёгфорс, – начал он. – Нам нельзя упускать правду из вида, даже если шведы будут выглядеть не совсем идеально. – В этом-то и проблема, подумал он; нам так хочется быть идеальными, и, когда мы понимаем, что это не так, то возникает сильное искушение наплевать на очевидные вещи. – Нельзя не признать, что в то время у многих чесались руки напасть на русских…

Закончить ему не дали.

– Нет, – прервала его госпожа Хёгфорс. – Боюсь, не могу с вами согласиться. Никак не могу.

Мартин вздрогнул. Ему это совсем не нравилось. Он, конечно, не мог слышать их напряженные голоса, но уловил, как переменились позы двух центральных в его жизни фигур. Вот Ульф, его хозяин, так сказать, его отец, а вот госпожа Хёгфорс, которая о нем заботится, женский полюс его существования; к ней он испытывал полную, бескорыстную преданность, на какую способны только собаки. Почуяв между ними разлад, Мартин опустил нос и уставился в одну точку, находящуюся на полу.

– Вы должны понимать, господин Варг, – наставительно продолжала госпожа Хёгфорс, – что русские напали на нас. Они вторглись в нашу страну, нарушив границу, – тут она помолчала, переводя дыхание, но недостаточно надолго, чтобы Ульф успел возразить. – Эти русские только и знают, что нарушать чужие границы. Покажи им границу – и они тут же ее нарушат. У них это условный рефлекс, по Павлову, – а Павлов, заметим, был русским. Насколько я знаю.

– Нет, ну в самом деле, госпожа Хёгфорс, – запротестовал Ульф. – Не можете же вы…

– Очень даже могу, господин Варг. Очень даже. Давайте не будем забывать Пуумалу, где русские нанесли свой первый удар. 1788-й. Давайте не будем забывать эту печальную дату.

Ульф рассмеялся.

– Да ладно вам, госпожа Хёгфорс. Все знают, что это было подстроено. Это были вовсе не русские – это были переодетые шведы, и сделано это было для того, чтобы у короля Густава появился предлог начать войну. И все знают, что война ему нужна была для того, чтобы отвлечь народ от неудачной внутренней политики – он же был непопулярен. Самый расхожий casus belli [13] – вам не кажется? В конце концов, Густав тоже был человек…

Может, если он докажет госпоже Хёгфорс, что король Густав был похож на своих – самых обычных – современников, она перестанет так болезненно относиться к его неудачам?

Но госпожа Хёгфорс покачала головой.

– И вы верите, что русские сказали нам об этом правду? При том, что они постоянно лгут?

Ульф посмотрел на часы. Может, проще будет согласиться с госпожой Хёгфорс – прекратить этот спор, сказать, что, может, она и права относительно русских. Прошлое есть прошлое, и стоило ли ломать копья над событиями восемнадцатого века, когда в двадцать первом происходит столько спорных вещей? Насчет того бутафорского нападения в Пуумале и в самом деле не было никаких сомнений. На шведах была русская военная форма, сшитая специально для этого случая в костюмерной Шведской оперы. В конце концов, многие видели, как костюмеры шьют эту форму, а зачем бы им это делать, когда ни одна постановка в то время не требовала подобного реквизита?

– Вся эта история с оперой и военной формой, – сказал он. – Ее трудно игнорировать, верно?

Но госпожу Хёгфорс было не сбить с панталыку. У нее по этому поводу имелись вопросы к российской императрице.

– Уж кто занимался оперными делишками, так это Екатерина, – отрезала она. – Да она сама писала все эти оперы, а в одной из них, прошу заметить, самым недвусмысленным образом оскорбила Густава. Она подняла его на смех, и если это – не провокация, то тогда уж и не знаю, что. Только представьте, кто-то написал про вас оперу, и вы там выставлены в самом невыгодном свете. Кто угодно разозлится, так что Густав тут совершенно не виноват.

Ульф принял решение.

– Вы, наверное, правы, госпожа Хёгфорс, – сказал он. – Грустная это история, как ни посмотри. – Он счел, что эта формулировка вполне способна похоронить тему – туда ей была и дорога. Действительно, история с Русско-шведской войной получилась грустная с любой точки зрения. – Мартин, наверно, устал. Отведу-ка я его домой.

– Он славно прогулялся, – отвечала госпожа Хёгфорс. – И наверняка нагулял аппетит. Я дала ему одну его печеньку, но ужинать он еще не ужинал.

Ульф поблагодарил ее, а потом сунул руку в карман. Поводок, присланный снабженцами, был еще там. Ульф вынул поводок и показал Мартину, который, сразу же оживившись, завилял хвостом. Ульф подумал: надо будет обязательно вернуть этот поводок. Обязательно. А заодно и решетку для «Сааба».

Глава шестая. Книга на любой вкус

Обычно Ульф покупал себе книги в Мальмё Кунстхалле: книжная лавка при галерее торговала изданиями, посвященными искусству, которые составляли большую часть его собрания. Ульф гордился своей библиотекой: книги занимали в его квартире две стены, стоя кое-где в два ряда,