— Мне известны сотни способов разговорить человека, не убивая, — заявил Лысый поверженной на пол девушке. Перед глазами маячили его безупречно начищенные черные ботинки и костюмные брюки с идеально проглаженными складками. Зачем ему складки, чтобы мучить людей?

— … и еще столько же, убивая постепенно. Я досконально изучил болевую акупунктуру. Даже не стану взывать к твоему благоразумию. На самом деле, я хочу, чтобы ты была неблагоразумной и молчала, как можно дольше. Тем самым ты доставишь мне удовольствие, — признался он, тяжелыми шагами исчезая за тяжелой дверью. Лязгнул металл, щелкнул замок, даруя, наконец, долгожданное тихое уединение. От услышанного, противная дрожь пробежала по телу, затерявшись где-то в районе печени.

И все же после ухода садиста стало легче дышать, даже мысли как будто прояснились. Лера осмотрелась. Она находилась в небольшом помещении, три на четыре. Окон здесь не подразумевалось, свет исходил от ярких диодных ламп на высоком потолке.

В центре стояло массивное кожаное кресло, густо оснащенное ремнями. В углу кто-то пристроил пластмассовое ведро. Странно, что пластмассовое… Пластмасса недолговечна и ненадежна. Хотя… Пластмассовым ведром труднее оглушить врага по башке и отправить в нокаут. Враг не дурак.

Она провела ладонью по шершавой поверхности пола. Кое-где виднелись неровные темные пятна — неужели от крови? Подошла к стене — по виду такой же бетон. Над дверью, под самым потолком блестел черный глаз камеры. Интересно, наблюдают ли сейчас за ней? Скорее всего. Следуя своему предположению, Лера уставилась в глазок и «закрыла» на губах молнию. Рот на замке. Ничего вам не скажу, ироды!

Затем перевернула ведро, — Богдана с самого детства приучила на холодное не садиться, а на это пугающее кресло она добровольно ни за что не пойдет! — устроилась верхом напротив двери и задумалась.

Сразу себе честно призналась: долго она пытки не выдержит. У нее вообще болевой порог низкий. Можно, конечно, его повысить с помощью гипноза, но за один сеанс такое не прокатит.

Лера усмехнулась. Какая ирония! Существование флешки — это ее шанс на жизнь. Но знание местоположения флешки обрекает ее на пытки, а пытки — на неизбежное признание и смерть. Если бы она только могла вычеркнуть из головы это знание…

За эту мысль девушка ухватилась, как за спасательный круг. А ведь это возможно… Черт возьми, реально возможно! Забыть нечто конкретное — это в ее силах, даже за один раз!

Девушка уселась поудобнее, сфокусировалась и привычно расслабилась, представив, как от потяжелевших конечностей тепло побежало по всему телу. Затем дала себе команду забыть местоположение флешки и вспомнить ее, только если… Это «если» должно быть вне этого подвала, вне этого дома, должно быть таким же нереальным и недосягаемым, как мягкий облачный пух… Перед глазами мелькнула каленая сталь под сенью темных ресниц. Несгибаемый танк… Недоступный, как небо. Если… Если Альфа признается ей в любви, пусть она в ту же секунду вспомнит, где флешка!

Лера выставила перед собой ладонь и уставилась внимательно на пальцы и линии судьбы. Приказала себе забыть про флешку и триггер для воспоминаний, как только пальцы сожмутся в кулак. Начала медленно, почти незаметно для глаз сгибать пальцы.

Через пару минут она с недоумением поймала себя на том, что смотрит на сжатый кулак. Попыталась сообразить, в чем была цель транса, но так и не вспомнила.

В этот же миг дверь раскрылась и в комнату шагнул Лысый, бережно неся в руке небольшой черный чемоданчик, размера А три приблизительно.

Выглядел он устрашающе. На гладком, обычно невыразительном лице сейчас горело болезненное воодушевление. Он указал ей на кожаный стул, но Лера и не подумала пересесть. Лысого это не смутило, напротив он плотоядно улыбнулся — обрадовался очередному поводу причинить боль. Садист проклятый!

Ваграм упоминал, что его подчиненные свято пекутся об интересах хозяина. Оставалось уповать на то, что это правда, что желание свести личные счеты не перекроет тут служебные интересы. Лера поспешно затараторила:

— Я погрузила себя в транс и заставила забыть нужную вам информацию. Теперь ни вы, ни я не сможем извлечь ее из моей памяти.

Лысый ничего не ответил, радостно моргнул голыми веками — мол, попытку блефа заценил, двигаем дальше и на всю мощь включил тяжелый металл. Звуки вылетали из компактной, но невероятно мощной колонки. Затем он приглушил аудио и заявил:

— Когда надумаешь признаться, кивни, — и снова помещение наполнилось хриплым ревом далеких монстров.

Он схватил Леру каменными пальцами за больное плечо и насильно втолкнул в кресло, которого она до последнего сторонилась. Завязал ремни, несмотря на отчаянные трепыхания. С каждым новым обхватом кожаных уз ее тело прирастало к креслу, постепенно сливаясь с ним в неотрывное целое. Самым противным оказался последний ремень на горле. Стоило чуть-чуть шевельнуть головой, как тот врезался в шею и затруднял дыхание. Пришлось прижаться к кожаной обивке и замереть. Все. Ловушка захлопнулась.

Девушка дрожала от страха, судорожно втягивая в себя воздух, но его все равно не хватало. Она начала умолять этого бездушного робота ее отпустить. Но без толку, девичий голос тонул в невообразимом шуме. Только теперь стало понятно: предложение кивнуть оказалось злой издевкой. С туго затянутым ошейником не то что кивнуть, а даже шевельнуться стало невозможно без угрозы удушья.

Потом началась мука. Из-за привязанной головы она мало что видела, но кажется, в ее пальцы вонзались иголки. Снова и снова. Боль пронзала все тело. Ей не верилось, что обычная игла способна причинить такие страдания.

Когда она перетаскивала Богдане дрова в поленницу, то не единожды ковырялась потом в пальцах иголкой, чтобы вытащить занозы, но тот дискомфорт с этой пронзительной болью не шел ни в какой сравнение!

Время от времени мучитель заглушал какофонию, обхватывал ее голову обеими руками и долго смотрел в глаза. Темным, свинцовым до тошноты взглядом. Спрашивал, где флешка. Лера плакала, клялась, что не помнит и тогда все начиналось по новой. Казалось, издевательство длилось несколько дней. Умом она понимала: раз Лысый даже не вышел наружу ни разу, не могло пройти больше нескольких часов…

Внезапно все закончилось. Пальцы ныли, скулили от боли в голос вместе с Лерой, но через какое-то время все стихло.

Не сразу она поняла, что замолчала колонка, терзавшая барабанные перепонки, и от этой тишины она испытала невероятное облегчение. Перед ней неподвижно стоял Лысый и озадаченно на нее пялился. Он нагнул голову набок, будто попытался присмотреться к девушке под новым углом. Наконец, произнес:

— Неплохо держишься для изнеженной фифы.

— Я не помню ничего, идиот, — пролепетала девушка, но идиот лишь уважительно кивнул — он всерьез решил, что Лера держит марку крутой шпионки. Он подошел к чемоданчику, простерилизовал свои иглы спиртом, кажется, — с чего он вообще печется об их стерильности? — и, немного поразмыслив вынул клещи. Вы серьезно? Огромные, устрашающие клещи несовместимы с ее хрупким, слабым телом! От ужаса Лера завизжала так, что на самой высокой ноте сорвала голос. Тогда она мотнула головой и зашипела: