ситуацию в своих интересах, а для этого мне придется, грубо говоря, пахать, поэтому отпуск — для меня теперь непозволительная роскошь, ведь времени у меня не так много. Всего лишь год.

Судя по обескураженным и негодующим глазам, Лада ни черта не поняла из моей гневной тирады, кроме того, что кончилось для нее легкое и беззаботное время.

— И ты ведь меня любишь, так?

Она кивает, но я замечаю ее неуверенность.

— И любовь поможет нам преодолеть все сложности? Так ведь? — недобро щурюсь я. — И мне сейчас очень важна поддержка и вера в мои силы.

Забавно. Когда я за столом в кругу моей “любимой” семьи я заявил, что беру год на свое дело, ни у кого в глазах я не увидел такого разочарования и сомнения. У Вики было отчаяние, что я перехватываю инициативу, у ее дяди проскользнуло одобрение, у отца раздражение, что я бунтую. Люди, которые ограничивают мою свободу, допускают возможность моего успеха, а милая Лада, которая все это время заглядывала в рот, не верит в мой потенциал.

— Ты, что, разводишься? — Лада, наконец, задает тихий вопрос.

— А с чего такие предположения?

— Ну… Тогда к чему все это?

— Я не могу взять и развестись сейчас без последствий… — подхожу к Ладе и приподнимаю ее подбородок, — у меня есть дочь, и я не хочу ее потерять. На данный момент я не в состоянии ее защитить, понимаешь? Мне тридцать лет, однако я все еще мальчик, у которого могут отобрать ребенка, а его мать вновь загнать в клетку. Я понимаю твое эгоистичное желание прибрать меня к рукам, но ко мне пришло осознание, что моя жена — это жена. Да, нелюбимая, но жена и мать моего ребенка.

— А я…

— А ты хочешь отпуск, квартиру и удобно устроиться рядышком с успешным и богатым мужиком, но поторопилась, заюш.

Распахивает глаза, понимая, что мне известно о переписке с его подружкой.

— Валер…

— И ты знаешь, я ведь понимал, что, по сути, покупаю твою ласку и любовь за материальные блага. Мы оба это понимали и принимали до определенного момента. И я вот никак не могу понять, что тебя толкнуло на следующий шаг? Это же не туфельки новые попросить, а желание увести мужа из семьи и самой стать женой.

— Валер, все не так, как ты говоришь… Я тебя люблю.

— Эта квартира принадлежит компании моего отца, — игнорирую ее слова о любви, которые больше ничего не трогают в душе, — и я ее оформил на одного из сотрудников, и боюсь, что теперь тебе придется съехать. Я пока выхожу из управления.

— Что? И куда мне? — Лада охает.

— У нашей любви наступили сложные времена, — со лживой печалью вздыхаю. — Снимем тебе квартирку на те деньги, что должны были пойти на наш отдых, а он, зараза, довольно дорогим вышел. В тихом спальном районе хватит, может, даже на год.

— Ты издеваешься?

— Нет.

— А жену ты свою в спальный район не хочешь отправить? Или у нее ничего не поменяется? Будет себе сидеть в особняке в элитном районе с нянями и слугами? — у Лады прорезаются нотки ярости в голосе.

— Какая ты милая, — смеюсь и тихо продолжаю, — когда за твоей спиной будет стоять Пастух, тогда и можешь острить.

— Пастух?

— Дядя Юра. Кличка у него такая. Пастухов он, а остальные за глаза его Пастухом зовут. Вот, что ты представляешь, когда слышишь слово пастух? Милого старичка на лошадке, да? Только у этого старичка ружье за спиной и сильные руки, которыми он голову может свернуть, если кто-то обидит его любимую овечку. И сейчас он сидит в седле, жует травинку и следит за одним наглым бараном. И в этой метафоре все зыбко, Лада, непросто и много угрозы. А теперь собирай вещи. Вечером грузчики заглянут. И надеюсь, в твой новый и невероятной дорогой чемодан, который ты так хотела, влезут все твои шмотки.

— За что ты так со мной?

— Добро пожаловать в суровую реальность, где твой котик - злой и агрессивный мерзавец, — цежу в ее лицо. — Вот такой я, Лада, с женой и с семьей. Это новый уровень наших отношений, с чем тебя и поздравляю. Слезы вытерла, рот закрыла и вперед.

Глава 25. Прозрение

У меня есть адрес Лады. Дядя не дал мне больше никакой информации. Хочешь узнать о любовнице, то сама к ней шуруй, дорогая, а ничего кроме жтого не скажу. Конечно, я к любовнице Валерия не поеду. Мой вопрос о том, какая она, был необдуманным и лишним. Рву бумажку.

Я хочу домой к Соне. Во всем этом безумии только она островок счастья и любви, и меня невероятно злит, что на нее и ее внимание сейчас покушается Валерий. Да, он отец, и он имеет право нянчить ее, но ему не верю, что он внезапно воспылал великой любовью к дочери.

Пусть листочек с адресом порван, но мне хватило лишь мельком на него взглянуть, чтоб он въелся в мой мозг гноящейся раной. Я не должна так унижаться… Я должна вернуться домой к Соне, а не искать встречи с любовницей Валерия. Зачем мне это? Чтобы докатиться до самого дна?

— Мне надо в другой адрес, — говорю я едва слышно, медленно выдохнув.

— Без проблем, — водитель чешет щеку.

Нет, я хочу этой встречи. Любовница Валерия стала частью и моей жизни. Она заняла место в моей голове, и я никак не могу избавиться от навязчивых мыслей о ней. Я желаю вскрыть себе череп, вытащить мозги и промыть под проточной водой, чтобы смыть с него слизь и гниль тихого отчаяния. Мне зябко, пальцы дрожат и чтобы унять это холодную возбужденность, я сжимаю кулаки.

И да, мое болезненное любопытство к любовнице Валерия наталкивает меня на нехорошие мысли. Во мне нет холодного равнодушия, которое должно было быть моей броней. Я пребывала в вынужденном анабиозе все это время. Я давила в себе все эмоции и чувства, а они ушли в темные уголки моего сердца и там тлели под презрением, что я холила и лелеяла все это время.

Я была влюблена в Валерия. Меня окатывает холодной дрожью и к горлу подкатывает ком слез. Я просто этого не