осознала, потому что я не проживала в юности того опыта, который учит девочек распознавать симпатию и чувства к мальчикам.

Я потеряла отца и приобрела деспотичного дядю, который отобрал у меня мать. Мое бунтарство жестко и безжалостно давили, а после отдали Валерию, и именно после его высокомерной ухмылки на первом нашем знакомстве меня тряхнуло и кинуло в истерику. Учащенное сердцебиение, сбитое дыхание, жар в теле мой мозг воспринял, как угрозу для жизни, а это было нечто иное.

Вот это прозрение! И все это время я ждала от него тепла и нежности. И всеми этими попытками спрятаться в комнате, молчанием за столом, стойким игнором в его сторону я кричала о том, что хочу любви. Я запирала дверь своей спальни, когда возвращалась после наших “актов любви”, и не могла уснуть не потому, что мне было стыдно и гадко. Нет, я ждала его шагов и стука в дверь.

И сейчас я злюсь и паникую, потому что боюсь. Боюсь, что его интерес к Соне — лишь мимолетное эгоистичное желание сыграть еще одну роль, а я могу обмануться ею. У меня ведь что-то кольнуло в сердце, когда он держал нашу дочь на руках. Все наладится с милой и сладкоголосой Ладой, и папуля махнет хвостом и опять забудет, что он “отец года”.

И “новыми блузками” от дяди я возмутилась по причине того, что не интересуют меня другие мужчины даже для того, чтобы отвлечься. И не дадут они мне любви, потому что жду я ее от Валерия, а он увлечен другой женщиной. Поэтому я хочу посмотреть на Ладу. Я должна знать, кого он балует и купает в своей мужской заботе, в которой нуждаюсь я. Я тут жена и я тут мать его ребенка.

— Что, предстоит сложная встреча? — спрашивает таксист.

— Простите?

Такси стоит, мотор заглушен, а отражение глаз таксиста в зеркале заднего вида немного обеспокоенные.

— Мы уже пять минут, как приехали. Вот я и спрашиваю, встреча сложная?

— Можно и так сказать, — вздыхаю я, и волна дрожи бежит от кистей рук до шеи и ныряет в сердце.

— Тогда дави противника невозмутимостью, — водитель оглядывается и улыбается, отчего вокруг глаз собираются дружелюбные морщинки. — Собери волю в кулак, морда кирпичом и смотри на всех, как на противную плесень. Я всегда так делаю.

— Я просто не знаю, чего ждать от встречи.

Я лукавлю. Меня настигнет разочарование в себе. Я уже презираю себя, но раз решилась задать дяде вопрос о любовнице Валерия, то я дойду до самого конца. Утоплю сама себя в унижении и глумлении, захлебнусь стыдом и позором, чтобы уничтожить в сердце слабые и тонкие ростки извращенной влюбленности и привязанности к мужу, который был в силах наш брак повести по пути доверия и любви.

— А не жди ничего хорошего, — усмехается. — Никогда не жди ничего хорошего.

— Я так живу последние годы, — убираю локон за ухо и хмурюсь, — и вокруг вижу только врагов. Это выматывает.

— Хм… — таксист поглаживает подбородок. — есть над чем подумать.

Вежливо прощаюсь и покидаю уютный салон такси, в котором пахнет кожей и немного древесными опилками. Несколько секунд щурюсь на стайку птиц и облака. Интересно, моя мама испытывала то же самое, когда решилась пойти и убедиться в том, что мой отец ей изменяет?

Делаю глубокий вдох, приподнимаю подбородок и шагаю к крыльцу, не поддаваясь желанию трусливо сбежать. Я приняла решение прыгнуть в пропасть и разбиться. Надо содрать бинт с засохшей раны с корочкой и выпустить гной.

Глава 26. Держись, Викусь

Я успеваю проскользнуть в дверь, из которой выходит зевающий подросток с огромными наушниками на голове. Как удачно, а то я кода от кодового замка не знаю. Было бы совсем унизительно стоять на крыльце. В закутке перед просторным холлом с диванчиками и пальмочками за стойкой сидит грузная женщина в строгом костюме. Пиджак вот-вот разойдется на ее груди, у монитора компьютера развалился рыжий кот.

— Я вас тут раньше не видела, — говорит женщина и подозрительно щурится. — К кому?

Ее кот тоже щурится и зевает.

— Я в гости, — неуверенно отвечаю я.

Отличный вариант будет, если сейчас консьержка вызовет охрану. Моя решительность иссякает с каждой секундой.

— К кому? — вопросительно приподнимает бровь.

Если скажу, то, вероятно, консьержка доложится Валерию, что к его милой Ладе заглядывала какая-то испуганная и странная девица с дико горящими глазами, а я еще не уверена, хочу ли, чтобы мой визит был раскрыт.

— Или вы потерялись?

— Да, я по жизни потерялась, — тихо отвечаю я.

Консьержка медленно и недоуменно моргает. Беру себя в руки и говорю:

— Я в восьмую квартиру на третьем этаже.

И очень хочу расплакаться. Вот бы обнять эту большую суровую тетку и пожаловаться ей на то, что я такая одинокая, а потом потискать в уголочке пушистого рыжего кота. Господи, мне так не хватает простого человеческого тепла, что я готова кинуться на незнакомку и потребовать от нее утешения.

— Он там? — едва слышно спрашиваю я.

Несколько секунд молчания, и консьержка хмурится:

— Жена, что ли?

Я киваю и медленно выдыхаю. Мне холодно.

— Иди домой, милая, — скрещивает руки на груди, а в глазах вспыхивает острое сочувствие, будто она сама однажды столкнулась с изменой мужа. — Оно тебе это надо?

— Надо, — слабо улыбаюсь и сглатываю ком слез. — Она ведь сама хотела, чтобы я о ней узнала и на нее посмотрела.

Шагаю по мрамору к лифтовой зоне, будто к эшафоту. Как же так случилось, что я сама себя обманула лживым равнодушием к Валерию? Лада стала искрой, от которой вспыхнули почти потушенная душа, и теперь я вознамерилась сжечь себя изнутри дотла.

Я не замечаю, как вхожу в лифт, как нажимаю кнопку третьего этажа и как оказываюсь у двери под номером восемь. Накатывает слабость и уходит в ноги. Нарастает сердцебиение, и поднимаю руку к звонку. Мой палец почти касается бронзовой кнопки, но тут щелкает замок. И этот звук — оглушительный выстрел.

Дверь распахивается, и коридор с мраморными стенами и высокими потолками размывается. Весь мир размывается, и только Валерий в нем четкий. Сердцебиение отзывается в голове гулкими ударами.

Стоит на пороге и молчит. И у меня, словно пелена с глаз