— Детка, ты так хороша! Какие бедра!

— Ты тоже супер, супер, — на всякий случай поддакивала я. Вдруг пригодится.

— Повернись. О, как хорошо. ООООО!!!!

— АХ, АХ….

— Хочешь еще мартини?

— Давай, — господи, я же не предохраняюсь. Мне что, еще недостает парочки детей? Скорее домой, принимать экстренные дозы гормонов.

— Тебе хорошо?

— Никогда не было лучше. Ты такой…. — какой он, какой? Да обычный, самый что ни на есть. Что же делать?

— Ты какая-то деревянная. Что-нибудь не так?

— Что ты, все хорошо! Просто прекрасно!

— Иди ко мне. Ты такая теплая, — нормальный комплимент. Нет, чтобы сказать, что у меня невероятно тонкая талия. Какие мокрые губы. Нет, спать с начальством не очень приятно. А что поделать. Надо!

— Тебе хорошо?

— ОООО!!!!! — интересно, мама додумается покормить детей? Кажется, я буду поздно.

На все переговоры я ездила сама. И на свои и на Сашкины. Он был неплох. Стал давать мне больше шансов на работе, но ни единого шанса на серьезные отношения. Несколько обрывочных встреч на импортном ковролине — это его максимум. Но поскольку я и не навязывалась со своей жаждой надежного мужского плеча, он был мною доволен. И всегда радовался каждому новому подписанному договору. К концу октября я нашла покупателя квартиру Ирины. У нее действительно была какая-то личная жизненная драма, но я не поняла, какая именно. То ли депрессивные состояния на фоне одиночества, то ли проблемы с ее замкнутой и грубиянистой доченькой Ксюшей. Деточке было шестнадцать, она проводила день за днем, час за часом в глубине своей заваленной барахлом комнаты. Когда я приезжала к ним на подписание договора, то была поражена разрухой и угрюмостью этой квартиры. Обшарпанные обои, местами содранные вообще. Линолеум, повидавший многих животных и сохранивший их естественные ароматы. Пыль, грязь, запустение. Среди этого всего шестнадцатилетняя девочка, за все два часа, что я пробыла в доме, только и сказавшая мне:

— Побыстрее, если можно. — И стояла у двери в свою крепость — комнату, такую же выцветшую и мрачную, как и вся остальная квартира. С той только разницей, что стены она обклеила огромными фотографиями жутко раскрашенных женщин и оскалившихся мужчин с электрогитарами наперевес. В их кухне давно не было запахов вкусной еды. Ошметки колбасы, пачки из-под безвкусных кансерогенных макарон быстрого приготовления, заплесневелый хлеб. И тишина. Такая тишина, которая скапливается в результате целых месяцев, лет молчания. Когда не бормочет ничего телевизор, не бегают по дому маленькие дети, не приходят гости.

— На что вы хотите поменять эту квартиру? На большую?

— Нет, что вы. Зачем нам большая? Мы и в этой не видимся месяцами. — Это уж точно. Двум одиноким существам, разрозненным и закрытым, ничто не мешало уходить в себя в огромной четырехкомнатной квартире. Один бог знает, как она им досталась и почему. И кто в ней жил с ними раньше. И куда ушел?

— Вы прописаны только вдвоем?

— Да.

— Ваша дочь не была рада моему визиту. Вы уверены, что она тоже хочет обменять эту квартиру?

— Я абсолютно уверена. Это и нужно прежде всего для нее. Простите, кажется Оля?

— Да-да. — Я представлялась ей уже раз десять, но имен риэлтеров действительно почему-то обычно никто не запоминает.

— Оля, я не слишком хорошо смотрюсь, я понимаю..

— Нет, что вы. Прекрасно вы выглядите! — сфальшивила я.

— Не спорьте. Я знаю, как выгляжу, я знаю, что у меня нет сил ни на мой дом ни на дочь. Нет сил ни на что. И не будет, пока мы с Ксюшей не переедем из этого проклятого района. Не спрашивайте — почему!

— Не буду, — не очень-то и хотелось.

— Мы хотим переехать в хорошую квартиру в Подмосковье.

— Трехкомнатную?

— Можно двух. Где-нибудь в Химках или Мытищах. И нам нужна доплата. Вы можете примерно сказать, сколько получится.

— Попробую. Вашу квартиру оценили в пятьдесят пять тысяч. Если она продастся за эти деньги, то на двушку в Мытищах потребуется тысяч тридцать-тридцать пять. Минус комиссионные — три тысячи.

— Около пятнадцати тысяч. Нас это устроит.

— Вот и прекрасно, — сказала я и подписала договор. Честно говоря, я не была уверена, что эта квартира вообще кому-нибудь подойдет. Уж очень плохая аура у нее была. И еще прямо у двери, на стене со стороны лестничной клетки сияла призывающая задуматься надпись: «Оксанка — проститутка, дает всем подряд». Вот вам и Ксюшечка, а по виду не скажешь. Надпись явно пытались затереть, но заботливые руки невидимого борца за нравственность восстанавливали ее в полном объеме. Мне-то все это в общем, все равно. Вот вырастут мои разбойницы, буду молиться, чтобы про них такого не написали. А сейчас, если уж несчастная мать верит, что дочь исправится после переезда на новое место — флаг ей в руки.

Что удивительно, покупатель на эту квартиру нашелся практически сразу. Непонятно, что привлекло к таким руинам молодую пару, но думаю, что именно наличие в стандартном, трешечном метраже дополнительной четвертой комнаты-клетки. Кажется, у них было то ли трое, то ли еще больше детей, и тогда конечно! Лишний загончик для ангелочков не помешает. Так или иначе, они внесли аванс, когда продажа шла только вторую неделю. И первого ноября я хотела порадовать Ирину скорейшим осуществлением ее мечты. А тридцать первого октября Саша Лукин зазвал меня на эротическую посиделку на ковролине. Мы приняли аванс, причем весь на наших условиях, поэтому настроение было прекрасное, способствующее любви и пониманию. Вечер обещал быть томным, но не получился. Все началось с вопроса:

— Скажи мне, детка, ты любишь деньги?

— Люблю, — честно ответила я. Еще год назад я бы сказала, что деньги — грязь, способ обеспечить себе достойный уровень и не больше. Но за этот уже почти год я стала относиться к деньгам с нежностью и преданностью.

— А насколько сильно ты их любишь?

— Очень, очень сильно. А что, ты хочешь дать мне денег?

— В общем, что-то вроде этого. Я хочу, чтобы ты их взяла сама, а я покажу, где взять.

— Я вся внимание.

— Ты никогда не задумывалась, почему у нас в Инкорсе такие сложные договора? Зачем их дробить на преддоговорное соглашение, договор, соглашение о цене, соглашение об порядке исполнения, акт передачи полномочий? Почему так много бумаг?

— Это, кстати, очень неудобно. Для меня большая сложность — объяснить людям, почему они должны все это подписать.

— Ты, детка, пока еще глупышка, хоть и с такими красивыми глазами. По этим документам, как бы не повернулось дело, агенты Инкорса и само агентство отвечать ни за что не будут.

— Почему?

— Потому что в этой кипе бумаг четко прописаны только обязанности клиентов. А наши обязанности размыты и описаны в двусмысленных с юридической точки зрения фразе. Поняла?