От напряжения ему казалось, что голова напоминает снаряд, готовый вот-вот взорваться. Чем дольше он смотрел на типа, тем яснее становилась мысль-воспоминание.

Он прикрыл глаза. Почему-то он был уверен, что обязательно надо вспомнить этого человека. Где он его видел? С кем?

Рита?

Нет.

Лиза. Лиза. Лиза.

Он вскочил.

Теперь он впился глазами в это улыбающееся лицо. Теперь обладатель оного казался ему действительно посланцем Аида.

— Вот тебе и Лакримоза… Выход в последнем акте, и конь Блед уже нетерпеливо стучит копытом… Как я сразу этого не вспомнил?

Беспомощно оглянувшись, он увидел Федора. Тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел на него.

Теперь он все вспомнил!

Последняя репетиция с Лизой. «Ну, на колеснице, — говорит Тригорин Нине. — Агамемнон я, что ли?»

Далее следовал Нинин монолог: — «За такое счастье, как быть писательницей или артисткой…».

Но Лиза сказала не это!

— «Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза…» — произнес Донатовский. — Она сказала именно это. Мой могучий противник. Дьявол. Чудовище?

Нет, ты все придумываешь. Ты, как всегда, накручиваешь себя…

Та ссора и ее звонкий голос — ты дьявол! Ты чудовище!

Господи, но вот же — перед ним чудовище. И оно смотрит на него, улыбается… Ведь что-то он должен сделать, иначе чудовище останется на свободе! Оно продолжит свое дело.

Он нащупал в кармане картонный квадратик визитки.

«Я должен ей позвонить, — подумал он. — И в то же время я должен узнать, кто этот человек».

— Костя…

Он обернулся. Рита стояла, протягивая ему букет фиалок.

— Поздравляю с премьерой! Жалко, что с нами нет Лизы.

— Рита, кто этот человек? Ты его знаешь?

Дыхание мешало ему говорить. Казалось, легкие подступили прямо к горлу, распухшие и тяжелые, будто он только что наглотался тумана.

— Ты о ком?

— «Вот приближается мой могучий соперник», — начал Донатовский и прервался.

Он обернулся снова к залу и замер.

Его не было!

— Кос-тя…

Повернувшись к ней, он попытался сказать что-то, но губы не слушались.

— Что с тобой? Да что это с тобой, Костя? Какой могучий соперник?

Встревоженное лицо Риты плавало в тумане. Он прошептал:

— О господи! Рита…

Потом опять обернулся, пытаясь найти странную фигуру, а еще больше — нащупать ускользающую нить.

Только там, в толпе уходящих, он увидел его спину и бросился вслед, еще плохо понимая, что он, собственно, хочет сделать.

* * *

— Цвета в театре — траурные. Чехов, которого он ставит, экзистенциален не хуже Сартра! Знаешь, у меня вообще такое впечатление, что вся жизнь господина Донатовского — «in memorium». Флаг Смерти гордо развевается на этом кораблике, но не в качестве «веселого роджера», а как придание смысла жизни. Может быть, это просто результат патологического страха перед неведомой Вечностью, а может, и бредово-маниакальная страсть? Я бы не стала снимать его с нашей «доски почета»! Хотя временами у меня возникало подозрение, что это лишь игра. Кстати, он уникальный актер! Что, как ты понимаешь, с одной стороны, меня восхищает, а с другой — напрягает. Не разыгрывает ли сей муж предо мной определенный спектакль, зная куда больше, чем хочет показать? Опять же, судя по Лизиному поведению, она хорошо знала своего убийцу, доверяла ему, а Донатовский подходит под эти характеристики, как никто другой!

— Хорошо, я принял и Донатовского. Насколько я знаю, ты посетила сестрицу?

— Сестрица со мной разговаривать отказалась. Попросту захлопнула перед моим носом дверь. Сослалась на Ванцова. Посему мои подозрения на ее счет еще туманны, как погода. Я хочу узнать сначала, что она наговорила нашему Лешеньке. А уж потом я буду ее классифицировать. Хотя мне она показалась изрядно напуганной и агрессивной. Опять же возникает логичное предположение, что такое может произойти с каждым из нас, когда погибает близкий человек. Поэтому, Андрей, я не могу ничего о ней сказать в данный момент. Я бы тоже не пожелала вести задушевные беседы с кем бы то ни было в этаком плачевном состоянии!

— И все-таки я бы за ней последил, — резюмировал Лариков.

— Я тоже думаю, что нужно это сделать. Скорее всего она, как и Лиза, знает нашего «душителя». Соответственно, входит в группу риска.

* * *

Сначала Донатовский даже не ощущал холода.

Вообще он не сразу сообразил, что вылетел из театра без пальто. Ему было не до этого.

Фигура удалялась.

Донатовский ускорил шаг.

Какая-то девица шарахнулась от него в сторону и еще какое-то время оглядывалась с испугом. Впрочем, его это не занимало.

Его занимал человек, спокойно идущий по улице.

«Господи, что я делаю? Какой бред… Я же ничего не знаю об этом человеке. Я не знаю…»

Тем не менее он бежал за ним.

Мужчина оглянулся, недоуменно посмотрел на Донатовского и совершенно спокойно вошел в кафе.

«Замечательно, — обрадовался режиссер. — Может быть, он и ни при чем… Но я должен это проверить!»

Он подошел к таксофону и набрал номер.

— Простите, — услышал он за своей спиной.

Успев нажать на «отбой», Донатовский почувствовал, как по спине стекают капели холодного, липкого пота. «Господи, — подумал он, — до чего противно бояться…»

Он медленно обернулся и встретился взглядом с…

— О боже! — вырвалось у него.

Резкий удар заставил его согнуться. Он с удивлением посмотрел вниз и увидел огромное багровое пятно, растекающееся по свитеру.

Теперь, несмотря на холод, ему было жарко.

Он удивленно поднял глаза и прошептал:

— Вы меня убили?

В глазах было так темно, что Донатовский понял — он остался один.

Наедине с собственной смертью.

* * *

— Кто звонил?

Я пожала плечами, вешая трубку.

— Наверное, ошиблись.

Лариков посмотрел на часы и присвистнул.

— Да, детишки, кажется, мы увлеклись нашими «страшилками» не на шутку! Собирайтесь-ка по домам, а то Александринина матушка подвергнет меня…

— Остракизму, — договорила я за него. — Ладно, Пенс, пойдем. Время в самом деле позднее.

— Значит, завтра ты посещаешь родителей. Раз уж ты напрямую связываешь перемены, произошедшие с Лизой, и тот вечер… Хотя я не уверен, что они что-то могут знать. Ты ведь сама понимаешь, что старикам говорится далеко не о всех «погремушках»!