Может быть, именно так и надо поступить?

Просто прочесть молитву — и все окажется неправдой? Эти голые, серые стены исчезнут. Она проснется в своей кровати и испугается, потому что опять проспала репетицию! Мир обретет правильную форму, а все страшное и непонятное растает, как дым. Останется только запах утреннего кофе и свежих булочек, такой чудесный, такой мирный, такой желанный — особенно сейчас!

Она закрыла глаза, и ее губы зашептали знакомые с детства слова:

— Живый в помощи Вышнего в крове бога Небесного водворится…

В полумраке сознания вдруг появилось чье-то странно знакомое лицо. Оно было расплывчатым, как весь мир теперь, но Рита почему-то ужасно боялась узнать его. Нет, узнать было необходимо — потому что она почти стопроцентно была уверена, что если узнает эту улыбку, то многое поймет.

Например, она поймет, кто это все сделал.

О только не это!

Воспоминание о Константине ударило сильнее даже, чем Рита ожидала.

«Константин Гаврилович застрелился…» — вспомнила она слова из «Чайки». Последние слова.

— Это невыносимо, — простонала она и со всего размаху ударила кулачком по ледяной стене. — Я никак не могу вспомнить. Я же просто боюсь, боюсь, боюсь!!!

* * *

Я мчалась по утреннему Тарасову. Скорость я развила реактивную и искренне радовалась тому, что на улицах мало людей, а то бы невесть чем кончились для них столкновения с этаким болидом!

Господи, да я даже не думала о том, что совершенно не выспалась, а день наверняка задастся тяжелый!

Если можно охарактеризовать мое состояние словами, то определение «лихорадочно-возбужденное» подошло бы, как нельзя кстати.

— Ох, встретился бы мне этот тип, своими руками бы придушила! — пробормотала я.

Мир был таким прекрасным в этой снежной чистоте, что те, кто вторгался в его спокойное великолепие с собственными мелкими страстишками, с убийствами и прочими воплощениями своих болезненных умов, казались мне личными врагами.

Верила ли я, что это сделала Рита?

— Сейчас, — криво усмехнулась я. — Уж больно простое решение.

Хотя, с другой стороны…

Нет, сначала я пообщаюсь со всеми участниками этой грандиозной драмы!

Теперь я уже не сомневалась, что все поезда, все корабли кружат в одном волшебном круге! Две жертвы из одной компании — не слишком ли это даже для самого интеллектуального на свете маньяка?

И стоит ли на этот раз поверить в случайность?

— Да еще и сам Донатовский… Уж рыжим-то он точно не был!

Я взбежала по ступенькам и нажала на звонок.

Мой рабочий день начался.

Мой рабочий день начался со скандала.

То есть по большому счету это было нельзя так назвать. Потому что сначала я все-таки выпила кофе, потом мы с Лариковым делали вид, что происходящее нас мало занимает, — просто вот Александре Сергеевне сегодня ужасно захотелось прийти на работу пораньше. Мы пили кофе в молчании, при этом каждый боялся грядущей ссоры и в то же время знал, что она, увы, неизбежна.

Начала ее я. Поскольку именно мне принадлежал первый вопрос, нарушивший псевдоидиллию:

— Что там произошло?

— Ночью обнаружили Донатовского с ножом в животе. Рядом с ним была Рита, которая…

— Вся была в крови и пыталась завершить начатое, — кивнула я нетерпеливо. — Это я уже слышала. Кто вызвал милицию?

— Какой-то старик.

— Выгуливающий собачку, — усмехнулась я. — И собачка, что самое интересное, наверняка была мопсом…

— Сашка, не надо, хорошо? А то от твоей иронии уже тошно!

— Я же и говорю, — передернула я плечиком. — Ментам по жизни не хватает иронии и жалости. Это мешает им «зрить в корень»!

— Зато у тебя сплошная ирония и жалость, — съерничал Лариков. — Старик, кстати, действительно выгуливал собаку. Но эрдель-терьера.

— Просто какое-то сборище пожилых кинологов, — кивнула я. — Добровольные помощники милиции… Тебя это не напрягает? Вы их имена и фамилии-то на всякий пожарный случай записываете?

— А что? — напрягся Лариков.

— Да так, ничего… Просто интересно, не зовут ли их Павликами Морозовыми случайно. И Зоями Космодемьянскими…

— Нет, вот так их не зовут. И вообще мне недоступен твой ход мыслей.

— Конечно, недоступен, — кивнула я. — Вы засунете бедную Риту в психушку и повесите на нее деяния этого красавчика, так?

Я показала на «монстрилу».

Ох, ты дождешься — пообещала я монстриле. Нарисую кружки на твоей физиономии и буду играть в «дартс»!

— Ты хочешь сказать, что нам это выгодно?

— Я хочу сказать, что есть презумпция невиновности. И нечего сразу обвинять человека в преступлении!

— Сашка, я вообще-то не Ванцов, — тихо напомнил мне Ларчик. — И к ментуре никакого отношения не имею. Я, в общем-то, частник проклятый, как и ты. Так почему ты на меня вот так с ходу набросилась?

— Не знаю, — честно призналась я. — Ванцова-то сейчас нет. Вот он появится — тогда не волнуйся! Я уж не премину накинуться на него. Так что прости, я и в самом деле сейчас срываюсь на тебе…

— Ничего, можешь еще разок, — сказал он. — Честно говоря, мне и самому не нравится эта история с Ритой.

— А чему тут нравиться? Девочка шла из театра и увидела своего возлюбленного в луже крови… У нее скоро крышу сорвет от жизненных сюрпризов, а ее еще и в психушку норовят засунуть! Вряд ли такая житейская коллизия способна понравиться нормальному человеку!

Допив кофе, я начала одеваться.

— Ты куда? — поинтересовался Лариков.

— Сначала к Ванцову. Потом — к родителям Валеры и Лизы. Кстати, о Валере… Ванцов тебе ничего не говорил?

— Нет, — ответил Ларчик. — Она сказала ему, что уже давно жизнь сестры была под покровом тайны. Вроде бы Лиза не хотела рассказать ей о своей жизни, а та и не настаивала. Поскольку они с Лизой, хоть и двойняшки, очень разные. По ее мнению, Лиза вообще была со странностями и, как бы помягче выразиться… В общем, Валера считала Лизу ужасной ханжой.

— Плохо… Слушай, возьми ее на себя, а? Ты обаятельный, может быть, у тебя получится?

— Я подумаю, — пообещал он. — Если что, звони.

— Не премину, — поклялась я.

Хотя в свете последних событий лучше бы не звонить из таксофонов…

Таксофонов.

— Андрей, — обернулась я уже с порога. — Он был убит в таксофоне, ведь так?

— Да, — кивнул он.

— И время было около двенадцати?