Ты еще глупее, чем кажешься. Нет никакого настоящего счастья и быть не может. Счастье - это и есть иллюзия, лучшая из иллюзий, какая только выпадает на нашу долю. И обращаться с нею надо очень бережно и осторожно. Как со стеклом. Не трясти. Не бросать. Не кантовать. Сумеешь сберечь свою иллюзию будешь хоть иногда чувствовать себя счастливым, не сумеешь - тебе же хуже.

Ну ладно, хватит болтать. Вот они, наши иллюзии, в крепком ящике с надписью "Осторожно! Стекло!", с нарисованной по трафарету рюмочкой, с предупреждениями: "Не бросать! Не кантовать!" Бери ящик с одной стороны, а я возьму с другой. И медленно, медленно, очень медленно и осторожно поднимаем... и несем. Несем, несем, несем... Далеко ли нести? А это уж как получится. Покуда сил хватит, покуда сможем нести - будем нести. Это ведь наши иллюзии. И никто их за нас не потащит, только мы сами. Так-то вот, брат. Такие вот дела.

2

Пока Алексей Михайлович и К. наслаждались первыми, еще не омраченными взаимными изменами, встречами, где-то неподалеку бродил постоянный, но временно отсутствующий любовник К., молодой преподаватель физики и химии, которого школьники и коллеги звали Виктором Сергеевичем, а К. - просто Виктором. Отсутствовал Виктор по причине мимолетного увлечения одной совсем юной девицей, даже имени которой он не удосужился узнать, а называл ее попросту малюткой. Ничего серьезного, кстати, легкомысленный, но не совсем безголовый Виктор себе не позволил. Ну, на машине покатал девочку. Ну, щелкнул пару раз на берегу озера, на полянке в траве - он уже тогда начал всерьез увлекаться фотографией, и "Зенит" всегда лежал в "бардачке" машины. Ну, в кино сходили на вечерний сеанс. Ну, съездили после кино на озеро, искупались голышом.

Однако в результате Виктор совсем забыл, что приглашен К. и ее подругой О. в ресторан, а когда вспомнил, было уже слишком поздно звонить К. и просить у нее прощения. К тому же он слишком хорошо знал свою подругу и был уверен, что его добровольное признание вины будет расценено ею как проявление слабости, а слабость, часто повторяла К., это единственное, чего я не прощаю мужчинам.

Пусть уж само как-нибудь рассосется, легкомысленно решил Виктор. Куплю завтра букет цветов, бутылку шампанского, придумаю что-нибудь про срочную работу - мы ведь не муж и жена, сама же говорила, что считает себя абсолютно свободной и мне предоставляет свободу...

Ну так и быть посему.

Однако когда на следующий день Виктор с букетом роз и бутылкой шампанского подкатил в немолодой, но ухоженной отцовской "Победе" к любимому подъезду подъезду любимой, любимому за одно то, что в нем любимая жила, - на его условный гудок "Та-та та-та-та-ааа..." не отозвался никто, не поднялась занавеска в любимом окне, не открылась дверь балкона, не махнула из форточки, успокойся, мол, сейчас выйду, любимая рука. Повторный сигнал не дал никаких результатов. И когда он вышел из машины, забыв в расстройстве ее запереть, когда поднялся на четвертый этаж, когда позвонил у знакомой двери, обитой старым рыжим дерматином, никто не отозвался ему, никто не отворил ему дверь и не впустил в утерянный, как он думал еще вчера, ненадолго, совсем ненадолго рай. В эту минуту рай показался ему утерянным навсегда.

Убедившись, что отклика не будет, Виктор вернулся к машине, завел двигатель - и помчался неизвестно куда. К счастью, он никого не переехал, не столкнулся ни с кем - и дожил до следующего утра, когда начал действовать целеустремленно и, как ему казалось, с умом.

И вот на следующее утро Виктор сидел в машине возле подъезда К. и ждал. Виктор знал, в котором часу она обычно выходит из дома и хотел для начала убедиться, что распорядок ее не изменился. Увы! Это было несчастливое для него утро: накануне К. во второй раз встретилась с Алексеем Михайловичем и провела у него вторую ночь. Виктор терпеливо прождал до половины десятого (обычно она выходила не позже девяти), поднялся на всякий случай на четвертый этаж, позвонил, но дома ее не было.

Это был тяжелый удар. Тем более тяжелый, что не оставлял никаких сомнений. Если бы он просто увидел ее с другим мужчиной... Если бы она пришла домой поздно, даже очень поздно... Если бы... Много всяких "если", которые имели бы вполне безобидное объяснение, но то, что произошло на самом деле, объяснить нельзя было ничем. Родители К. жили в другом городе, а привычки ночевать у подруг она не имела, о чем не раз говорила ему сама. И даже у него старалась не оставаться, разве что в самое первое время, когда их отношения только-только завязались. Значит, что-то завязалось у нее снова, но у же не с ним, а с кем-то другим.

В тот день он больше не пытался искать ее, он напился до беспамятства, нарочно постарался так напиться, чтобы ноги не шли, чтобы не взбрело спьяну в голову отправиться на поиски К., потому что добром это не кончилось бы. К его собственному удивлению, напиться до невменяемого состояния оказалось проще, чем он себе представлял.

3

На следующее утро он снова караулил у подъезда. И на этот раз не напрасно. Она вышла в обычное время и, как обычно, неторопливо двинулась к автобусной остановке. Виктор не выскочил из машины, чтобы предложить подвезти ее, как подвозил время от времени. Он достаточно хорошо знал К. и понимал, что стоит только проявить с ней слабину, стоит только показать, что она значит для него хоть чуточку больше, чем он для нее, как он уже никогда, никогда не будет чувствовать себя с ней на равных, она непременно воспользуется его слабостью, чтобы растоптать остатки его самолюбия, выжечь дотла его мужское эго, нарочно заставит его ревновать, будет провоцировать в нем приступы ярости, чтобы потом он униженно просил прощения и, даже получив его, все равно чувствовал себя перед ней виноватым.

С печальным и одновременно сладким чувством наблюдал он, как неверная возлюбленная проходит мимо. Неверная, но все-таки возлюбленная. Все-таки она стоила того, чтобы ее добиваться. И он может быть доволен собой - он добился ее. Она была его женщиной. Была? Да, он почти примирился с тем, что она была. Он был не из тех, кто цепляется за женщину до последнего.

Правда, ему было немного не по себе от того, что он принимает такое решение в одиночку, не попробовав хотя бы поговорить с К. Была все же крохотная, но вероятность того, ничего такого не было. А значит, для нее ровным счетом ничего не изменилось. И он может спокойно уехать сейчас, а вечером встретить у дверей книжного магазина, где она работала, и с беззаботной улыбкой предложить: "Ну что? Прокатимся?" И все пойдет обычным порядком.

Однако этот "обычный порядок" почему-то не представлялся ему сейчас пределом мечтаний. Их отношения успели слегка, совсем чуть-чуть, но все же превратиться в привычку, оттого и возникла, наверное, нужда в этой малютке, и теперь, когда он хотел вернуться к К., он хотел чего-то большего, чем прежние отношения. Вольно или невольно, но свое возвращение к К. (даже без учета ее предполагаемой измены) он ставил себе в заслугу - и подсознательно ждал какой-то награды, каких-то дополнительных проявлений чувств с ее стороны, может быть - чуть больше покорности, ибо К. всегда была чересчур строптива и самостоятельна и уж слишком, слишком старалась это подчеркивать в каждом своем слове.