Передовые дивизии были в ярости из-за отсутствия у новобранцев подготовки до их прибытия на фронт. «На базовую подготовку “замен” уходит тринадцать недель, – заметил сержант 3-го корпуса. – Они ни черта не знают о пулемете. Не знают, как уменьшить засорение или быстро подготовить орудие к бою. Они хорошие люди, но неумелые. В бою их учить некогда» {159}. Другой сержант рассказывал: во время подготовки в Штатах новобранцам сказали, что «вражеское оружие можно подавить нашим» {160}. Они прибыли, думая, что единственная опасность – от стрелкового огня, и знать не знали, что здесь будут мины, минометы, артиллерия и танки. В атаке они сбивались толпой, противник стрелял по ним, как по мишеням. Стоило врагу дать очередь из винтовки или пулемета, они падали на землю и подставлялись под минометный обстрел, в то время как безопаснее всего было мчаться вперед.

Принцип «стрельбы с ходу», при котором в атаке ни на мгновение не прекращался огонь по вероятным целям, казалось, могли понять лишь немногие новички. «Самая худшая ошибка, свидетелем которой я стал, – рассказывал один командир роты, – это их неспособность стрелять из оружия. Я видел, как в них стреляли, а они не отстреливались, просто сидели в укрытии. Их спрашиваешь, почему так, говорят, если выстрелят, вызовут огонь на себя» {161}. Парадокс, но, когда немецкие солдаты пытались сдаться, новобранцы почти всегда первыми старались их застрелить, поэтому те падали на землю и продолжали бой. Новичкам также нужно было узнать о хитростях, применяемых немцами в бою. «Фриц бьет из минометов аккурат за нашим артогнем, чтобы наши поверили, что их огонь не достигает цели» {162}. Опытные бойцы к этому привыкли, а вот новички часто паниковали.

В дивизиях пребывали в отчаянии и из-за отсутствия достойных замен офицерам и сержантам. Ведь офицеры должны послужить на фронте, прежде чем брать на себя ответственность за жизнь людей. Сержантов без боевого опыта нужно было понижать в звании еще до их прибытия и повышать в должности только после того, как докажут, что знают свое дело. «Нам раз прислали мастер-сержанта, – рассказывали в одном из подразделений. – Все, что он сделал после того, как пришел в армию, это нарисовал фреску в Пентагоне. Человек он неплохой, только у нас нет работы, соответствующей его званию» {163}.

«Первый бой с врагом застал меня врасплох, – признавался молодой офицер. – Я не мог понять, что тут творится, к чему это все… Четыре дня прошло, пока до меня дошло, что все эти снаряды летят не только на меня» {164}. Несомненно, он оказался хорошим взводным. Но многие, и не по своей вине, были к этому просто не готовы. Иные лейтенанты, отправленные в танковые батальоны, в жизни не видели танка внутри. Пехотная дивизия пришла в ужас, когда им прислали «группу офицерского состава, где ни один офицер и взводным-то не был. Помощники офицеров – устроителей досуга, начальники кухни-столовой…» {165}

Командиры, пытаясь пробудить в новеньких боевой дух, внушали им ненависть к врагу. «Перед сражением я заставляю командиров подразделений рассказывать бойцам о бесчеловечности немцев, – заявил командир батальона 95-й дивизии, участвующей в захвате крепостей в Меце. – Мы побывали в бою, у нас немалый опыт, и его нужно использовать. Немного усилий, и солдаты готовы оторвать бошам руки и ноги. Мы не перегибаем палку. Просто пытаемся сказать, что немец – это злобная зверюга, она не даст нам никакой пощады, ее просто нужно истребить» {166}.

Друг и герой Хемингуэя, полковник Бак Ланхем из 4-й дивизии, вскоре оказался в мире, далеком от удобств «Ритца». В конце октября генерал Эйзенхауэр отдал приказ о начале осенней кампании. 1-я канадская армия заканчивала расчистку устья Шельды, чтобы открыть порт Антверпена для судоходства, а остальным шести союзным армиям, бывшим под его началом, предстояло двинуться к Рейну с прицелом на промышленные области – Рур и Саар.

1-я армия уже пробилась через линию Зигфрида у Ахена, и теперь фронт находился в тридцати километрах от Рейна – по карте всего ничего. Километрах в пятнадцати к востоку протекала река Рур, и ее требовалось форсировать в первую очередь. Левому флангу 1-й армии, при поддержке 9-й армии с севера, предстояло готовиться к переправе, как только 7-й корпус Коллинза и 5-й корпус Джероу возьмут под контроль Хюртгенский лес и окрестности.

Генерал-лейтенант Кортни Ходжес разместил штаб на старом курорте Спа. В конце Первой мировой войны здесь была база генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и кайзера Вильгельма II. Именно там в ноябре 1918 года руководство Второго рейха узнало о крахе своей власти, когда в Германии вспыхнул мятеж: «удар в спину», который теперь, двадцать шесть лет спустя, столь жаждал предотвратить Гитлер. Ходжес занял гранд-отель «Британик», а в казино, под люстрами, его оперативный персонал установил складные столы с картами положения на фронтах. Городские парки были забиты джипами и другими военными машинами, превратившими траву в грязную массу. Военный историк Форест Пог отмечал, что там, менее чем в тридцати километрах от линии фронта, никто даже не думал иметь при себе оружие или носить полевую форму.

Штаб 1-й армии был не самым радостным местом. В нем царили обида и разочарование из-за медленного продвижения в ту патовую осень. Ходжес, бесцветный человек с подстриженными усиками, всегда ходил с прямой спиной и редко улыбался. Как южанин, он растягивал слова, неохотно принимал быстрые решения и проявил недостаток воображения при войсковых маневрах: он верил в то, что нужно просто идти на врага в лоб. Больше походивший не на солдата, а на бизнесмена в главном офисе, он почти никогда не бывал на передовой командного пункта дивизии. Его решение включить в план продвижения к Рейну прямую атаку через Хюртгенский лес стало причиной самой ужасной операции всей кампании в Северо-Западной Европе.

К юго-востоку от Ахена Хюртгенский лес представлял собой невысокую холмистую местность, укрытую густым сосновым бором с редкими вкраплениями дуба и бука и несколькими пастбищами на грядах. До тех пор пока грохот войны не разорвал его зловещую тишину, был слышен лишь шум ветра в кронах деревьев да мяукающий плач канюков, кружащих над ними. Изрезанный оврагами, лес изобиловал отвесными склонами, и от одного взгляда на них начинала кружиться голова. Они были слишком крутыми для танков и труднопроходимыми для тяжело нагруженных пехотинцев, люди теряли силы и то и дело поскальзывались в грязи или запинались о камни и корни. Сосновый лес был столь густым и темным, что вскоре стал казаться проклятым, будто в сказке о людоедах и ведьмах. Бойцы чувствовали себя здесь незваными гостями и разговаривали шепотом, будто лес мог их слышать.