— Юрий Валерьевич, — поинтересовался Яковлев, отрываясь от протокола, — я одного не могу понять: почему вы не заявили в милицию о разгроме студии и попытке поджога театра?

— Почему вы думаете, что я не заявил? — усмехнулся Строганов. — Заявил! Думаю, мое заявление до сих пор валяется в каком-нибудь ящике чьего-нибудь стола… Кстати, человек, принявший его, сразу предупредил, что вряд ли они найдут злоумышленников… Так что, когда четыре недели назад сгорели декорации, заявлять мы уже действительно не стали, тем более что потушить удалось своими силами… Повезло!..

— Какого числа разгромили студию?

— Ровно три месяца назад, — вздохнул Строганов, — сразу после похорон Марка… Кстати, ни в какой «несчастный случай» с ним я не верю! Ни секунды не сомневаюсь в том, что Марио убили…

— Мы затребовали это дело из архива, — кивнул Турецкий. — Но мне хотелось бы знать ваше мнение: факты, фигурирующие в нем, на первый взгляд свидетельствуют как раз о несчастном случае — максимум о хулиганстве каких-нибудь отмороженных или обколотых подростков… Насколько помню, Марк Иосифович отправился за город на своем автомобиле марки… Подскажите?

— У него была старая, как первородный грех, «Волга», Марио не любил демонстрировать окружающим свое финансовое благополучие, что-то вроде такого «бзикунчика», — слабо улыбнулся Юрий. — Я и сам езжу на «десятке» по его настоянию…

— Так вот: при переезде через железнодорожные пути оба передних колеса были проколоты — чем-то вроде «ежа», подложенного туда неизвестными, как решили милицейские, хулиганами…

— Очень старательные и трудолюбивые были «хулиганы», — иронично произнес Строганов. — Видел я этого «ежа»: кто-то вынул дощечку из деревянного переездного мостика, а вместо нее вставили утыканную здоровенными гвоздями — я таких даже не видел — палку, закрепив ее намертво, на совесть… Машину развернуло почти вдоль линии, а тут и опустился шлагбаум, с двух сторон… А спустя пару минут — поезд…

— В протоколе осмотра машины сказано, что господин Розингер не смог выбраться из машины, потому что оба дверных замка оказались поврежденными, дверцы заклинило…

— Если бы вы знали Марио, то поняли, что со сломанными замками ездить больше того времени, которое требуется, чтобы добраться до мастерской, он не стал бы! «Волга» хоть и была старая, но содержал он ее в полном порядке! Такой уж он был аккуратист и осторожный был тоже… Тем более что за ним к тому моменту следили не меньше недели…

— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросил Турецкий. — Ничего похожего в деле нет…

— Ну Марк же не был гражданином Штатов! — с горечью произнес Строганов. — Кому нужно вносить в протокол лишнюю головную боль?.. Если позволите, я закончу насчет «несчастного» случая… И вновь скажу: надо было знать Марка! Розингер был прирожденным педантом, к тому же с инертной, хотя и очень трудолюбивой натурой: мы еще в консерватории над ним смеялись из-за того, что он жил по расписанию. Причем соблюдал его маниакально, из минуты в минуту… И эти качества при нем не только остались, они были основой его самодисциплины! Тот кошмарный день был очередным понедельником, а по понедельникам Марио — заметьте, всегда в одно и то же время — отправлялся к матери за город, вез ей продукты на неделю.

— Почему именно по понедельникам, а не в выходные?

— Во-первых, понедельник и был у нас выходным днем. Во-вторых, в будние дни в отличие от субботы с воскресеньем на трассе есть пара часов, когда отсутствуют пробки на въезде-выезде. У Розингера это все было просчитано вплоть до минуты — в его обычной манере… Во столько-то выезд, во столько-то он появляется у Софьи Аркадьевны, сидит у нее ровно полтора часа, затем — обратная дорога… И так — всегда! Стоило кому-нибудь понаблюдать за Марком пару недель, и идеальный план убийства готов… Что и случилось! И на проклятом разъезде с автоматическим шлагбаумом он оказывался тоже всегда в одно и то же время — за минуту до того, как этот шлагбаум опускался, и за сколько-то там минут до челябинского поезда…

— М-да-а-а, — не выдержал и протянул молчавший до сих пор Померанцев, — славная история… Что называется, комар носа не подточит…

— Юрий Валерьевич, — мягко напомнил Турецкий, — мне кажется, теперь самое время вернуться к началу: в разговоре с господином Померанцевым вы упоминали о том, что ваши неприятности начались задолго до гибели Марка Иосифовича, с угроз… По поводу которых вы, кстати, никаких заявлений в соответствующие органы тоже не подавали…

— Не подавал. — Строганов хмуро поглядел на Турецкого и немного помолчал. — Как раз Марк Иосифович и не позволял мне это сделать…

— Продолжайте!

— Сейчас у нас июнь… — задумчиво произнес Строганов и немного помолчал, что-то высчитывая в уме. — Да, началось все восемь месяцев назад, почти в начале нынешнего сезона… Я имею в виду первый звонок, когда эти отморозки приступили к делу… До сих пор не понимаю, где они взяли номер моего мобильного телефона: это был второй телефон, его номер, кроме Розингера и жены, не знал никто… Ну и Маши, конечно…

— Как раз это-то несложно, — вставил Яковлев, — дело техники… Значит, первый звонок с угрозой был сделан лично вам?

— Знаете, я бы даже не назвал это угрозой, скорее предложением.

— То есть? — уточнил Турецкий.

— Мне в каком-то почти игривом тоне неизвестный мерзавец предложил, как он выразился, «делиться», едва ли не по-отечески попрекнув, что живу не по-нашему, не как все… Еще добавил, что «мы», мол, щедро дали вам время на раскрутку, не пора ли и честь знать, а то как-то нехорошо получается, несправедливо: все «делятся», а мы только о своем кармане печемся… Кто «мы» и кто «все», он не уточнял.

— Вы сказали «по-отечески», — прищурился Турецкий, — значит ли это, что голос вашего абонента показался вам голосом пожилого мужчины?

Строганов растерянно посмотрел на Турецкого и пожал плечами:

— Знаете, я об этом не думал, но теперь, когда вы спросили… Пожалуй, да…

— Число, когда прозвучал звонок, поточнее вспомнить не можете? — спросил на этот раз Померанцев.

— Нет. — Юрий покачал головой. — Но если примерно, то где-то ближе к концу месяца… Хотя… Нет, не помню.

— Вы же запомнили, что был октябрь?

— Запомнил не я, а Марк, мы с ним об этом много говорили, обсуждали, и как-то в разговоре он упомянул насчет октября.

— Что вы тогда ответили этому… «папаше»? — спросил Турецкий.

— Послал по-русски с точным указанием адреса и отключил телефон…

— Дальше?

— Дальше уже звонок последовал Марку, примерно того же содержания, но там еще и цифра была названа — больше половины нашего дохода. Если бы мы сошли с ума и согласились платить, театр, самое большее, в течение пары лет разорился бы…

— Каков ваш «чистый» доход?

— Не такой большой, как думают некоторые: от продажи билетов — вообще гроши, а если добавить диски… Ну где-то на круг за год чистогана получается не больше семидесяти пяти — восьмидесяти тысяч… У нас ведь и расходы большие! Костюмы, декорации, транспорт во время гастролей — все за счет театра. Конечно, зарплаты артистам и обслуге… Словом, остается совсем немного…