– А что ты считаешь главным?

– Это не объяснишь. Нужно быть мужиком, воином, не считаться ни с кем и ни с чем, ничего не бояться. Вот в тебе это чувствуется.

– Странно, – удивился Максимов. – А я-то наивно считал себя человеком политкорректным, воспитанным.

– Это только оболочка. Ты жесткий, даже жестокий. Просто тебя еще не разозлили. – Кристина гибко, как кошка, встала с кровати, откинула назад волосы и, слегка покачиваясь, вышла. Дверь была покрашена белой краской, ручка – образец «стиля Советской империи».

Через несколько минут Кристина вернулась посвежевшая. Матовая кожа, никакой косметики. Она еще походила на задорную, совсем юную девчонку.

– Да, я не ответила. Эта квартира досталась нам от деда. Вот он был большим начальником – сталинским наркомом.

– Это многое объясняет, – заметил Максимов, не вставая с кровати.

Он пригрелся в этой уютной квартире – Москва с ее нервотрепкой, непонятками и неразрешимыми проблемами осталась где-то далеко внизу, в другом времени.

– Что объясняет?

– Твой характер! – крикнул Максимов, одним прыжком вскочил с кровати и обнял девушку.

* * *

Жан Фурнье только что позавтракал.

Вместо обычных круассанов с вареньем он охотно полакомился блинчиками со свежей густой сметаной и пирожками с малиной.

– Delicieuх[2], – промурлыкал Фурнье и с в знак благодарности кивнул Рюмину.

Они сидели в просторной гостиной поместья Рюмина под Звенигородом и мирно смотрели новости по российскому телевидению. Для обсуждения дел, ради которых Фурнье и прилетел в Москву по вызову Валентина Борисовича, время еще не пришло. Было невыразимо приятно сидеть в светлой, заполненной солнцем комнате. Через витражи высоких – в два этажа – окон виднелись силуэты сосен, запорошенных снегом. Потрескивали дрова в камине, устремленном вверх и похожем на распятие.

«Как в соборе, – подумал Фурнье. – Не хватает только органа и музыки Баха».

На экране премьер-министр, в возрасте, но подтянутый и нарочито сердитый, заходил в обычный продуктовый магазин.

– О чем сюжет? – спросил Фурнье.

– Инфляция бьет все рекорды, особенно возросли цены на продукты питания.

– Да-да, это глобальная проблема! Скоро человечество будет голодать.

– Что это? – спросил премьер, показывая на ценники. Лицо исказилось от удивления и негодования.

– Цены на продукты.

– Я не об этом спрашиваю. Кто это делает? – возмутился премьер.

– Хозяин.

На бедную продавщицу было жалко смотреть.

Она уже пожалела о своей откровенности: «Эх, дура, нужно было молчать – теперь уволят».

Услышав магическое слово «хозяин», глава правительства не нашелся что ответить, удивленно замолчал и вышел из магазина.

«Хозяин» ассоциировался у него только с одним человеком.

– Ха-ха, ваш премьер не знает, что в стране выросли цены, – съязвил Фурнье.

– Знает, конечно. Может, не в полном объеме, но знает.

– Не понимаю. Что значит «не в полном объеме»? Это же конкретные величины. Или он знает, или нет. Странно, – не унимался Фурнье, проявляя вредность характера, столь характерную для французов. – А кто такой «Хозяин»?

Рюмин от неожиданности закашлялся.

– Владелец магазина.

– А почему премьер-министр испугался?

– Он не испугался. Он просто задумался. Ну, понимаешь, Жан, под словом «Хозяин» у нас понимают еще главу государства и вообще лидера, который все решает.

– Он занимается хозяйственной деятельностью?

– Он всем занимается. В общем, это что-то вроде слова «Папа», как в мафии.

– Тогда понятно. У вас же мафия.

– Нет, ты не прав. Я не это хотел сказать. Речь идет о государстве. Это не одно и то же. – Увидев ироничный взгляд Фурнье, Валентин Борисович окончательно запутался и махнул рукой: – Слушай, Жан, ну что ты как ребенок? Все сам прекрасно понимаешь!

Но Фурнье не понимал или делал вид, что не понимает. Приятные ощущения в желудке было необходимо дополнить легким сарказмом. Без этого удовольствие было бы неполным.

– Валентин, а в наших отношениях кто «Папа» или «Хозяин», как вы говорите?

– У нас два хозяина.

– Так не бывает.

– У нас бывает, – настаивал Рюмин.

– Вы только делаете вид. Не может быть двух капитанов на корабле – он обязательно затонет.

– Чего ты хочешь, Жан? – наконец возмутился Рюмин.

– Ясности и логичности.

«Вот сволочь, – подумал Валентин Борисович, – наелся блинов и учит жизни!»

– В нашем тандеме, – увлеченно развивал свою мысль Фурнье, – можно, конечно, применить и схему «двух хозяев», если вы, русские, так ею дорожите. В этом случае я – «финансовый папа», а ты – политический. Я сижу в магазине и устанавливаю цены – а ты приводишь покупателей.

– Не пойдет. Цену и распределение прибылей будем определять вместе. Иначе ты клиентов не увидишь и корабль затонет, не выйдя из порта.

– Тогда перейдем к делу, – предложил Фурнье. – С вами проще договариваться о конкретных делах, чем о логических схемах.

«Знаю я твою логику, барыга чертов».

– Десять процентов акций «Интер-Полюса» меня не интересуют. Это мало. Особенно если будет запрещено продавать акции в течение нескольких лет. Слишком долгосрочный проект – омертвление капитала.

– Прежде всего это не омертвление, а прирост капитала. Уже в следующем году акции будут значительно дороже, а через несколько лет – на порядок. Маржа огромная. Какое же это омертвление? Это – оживление капитала. Пользуйся, пока предлагают.

– Десять процентов мало.

– А кто говорит, что много? Эти акции – только гарантия, что ты не потеряешь свои деньги и в любом случае получишь прибыль. Проект намного амбициознее. Нам нужна вся компания – целиком. Получим компанию и тогда проведем сделку слияния с одним из мировых производителей. Это – создание бизнеса мирового уровня. Но длинная дорога начинается с первого шага, как говорят китайцы. Если ты согласен на покупку десяти процентов акций, тогда обсуждаем дальше. Иначе нет смысла.

Фурнье мог бы заявить, что хочет увидеть весь проект и только тогда сможет обсуждать его отдельные фазы. Но он был опытным предпринимателем и понимал, что сейчас разложить все по этапам не удастся.

Зачем же колебать воздух и тянуть время? Чтобы вымотать партнера, заставить его пойти на уступки, поторговаться?