По поводу разбазаривания материальных ценностей я показал простой пример из рейда. Потратили мы три золотых червонца, бешеные, по военным меркам, деньги. Взяли в сотни раз больше, а уничтожили в тысячи раз. Но если бы группа погибла, сданная «простыми мирными жителями», мы и задание бы не выполнили, и ценности домой не принесли, и, что для меня самое главное, и я это подчеркнул отдельно, людей бы потеряли.

Потеряли опытных, хорошо обученных людей, которые выполняли бы такие задания и дальше. Пока ты новых бойцов обучишь, ещё больше потеряешь, я уже не говорю о сложности заброски их в тыл врага. Одни потерянные самолёты с лётчиками чего стоят. Сколько там сейчас самолёт стоит? А обучение лётчика? А его опыт и знания? Салабона же в тыл врага везти разведгруппу не пошлёшь. Вот так-то. Уже в середине разбора полётов мои слова конспектировали трое во главе со Смирновым. Так что расстрел отменили, и расстались мы друзьями.

Главное было то, и я это отдельно подчеркнул в разговоре, что, если ты доверяешь человеку, диверсионной группе или отряду-то доверять надо по полной программе, а не наполовину. У меня за всё это время ни одной драгоценной железки не пропало, хотя группы были во многих случаях сборные: и зимние бойцы, и пленные, и бывшие рабы.

Если ты посылаешь человека на смерть, ты обязан о нём заботиться и добиваться надо не того, чтобы он умер, выполняя задание или после задания, а того, чтобы он выполнил задание и вернулся. Особенно это касается подготовленных диверсионных групп. Так что, похоже, командиры диверсионных групп НКВД скоро получат свои золотые червонцы и новые инструкции. Может, хоть кому-то это жизнь спасёт, а сколько они дополнительно сделают. С новыми-то инструкциями и новой, но уже отработанной, тактикой.

21 марта 1943 года

Прошло полтора месяца с последнего моего выхода. За всё это время мы не провели ни одной боевой операции, кроме выходов «Погранца», хотя событий произошло достаточно много. Чётко поставив Смирнову свои условия и расписав предложения, я не шёл ни на какие компромиссы.

В конце февраля к нам прилетел самолёт, понятно, что не к нам, а на место в двадцати пяти километрах от нашей базы, и Смирнов со всеми своими наработками, моими записями, материальными доказательствами, предложениями и условиями улетел на Большую землю.

За сутки перед отлётом Смирнова я пригласил его к себе, вручил ему свой сотовый телефон и показал, как пользоваться диктофоном. Сотовый мне удалось зарядить и расписать инструкцию пользователя. На диктофон я надиктовал своё послание главе государства и порекомендовал Смирнову не прослушивать запись. Целее будет. Я вообще не уверен, что после того, как Сталин прослушает мою борзоту, я останусь в живых, но не сказать правду так, как я её вижу, не мог. В лицо я вряд ли бы решился сказать такое.

Нет, никаких оскорблений я себе не позволил. Сталина и его команду я действительно уважаю, но и в верхушке этих «эффективных менеджеров», и несколько ниже их, и в самом низу в народе скопилось слишком много партийных приспособленцев и энкавэдэшных беспредельщиков, которые только отравляют жизнь простым людям и сводят на нет все их гигантские усилия в борьбе с врагом.

Причём это взгляд такого стороннего наблюдателя, как я, который два года общался не только с ярыми врагами советской власти, но и с бывшими военнопленными, крестьянами, да и с тем же «Сержем». В первую очередь, конечно, с пленными, с которыми я не столько вёл душещипательные беседы, сколько пытался выяснить, как их готовили к будущей войне и что им мешало жить перед войной. Мои выводы не понравятся главе государства, но всё, что я мог сказать, я сказал. Это только рыба гниёт с головы. Государство разваливается от исполнителей на местах, если голова смотрит не в ту сторону.

Но… что бы я там ни думал и какие бы выводы ни делал, есть только одно очень весомое «но». Мой дед никогда не говорил плохо о Сталине. Вот никогда. И бабушка не говорила, а ведь она всю войну в тылу провела. Учителем в школе, бригадиром в совхозе, потом директором сельской школы, затем, куда деда его военная судьба кидала, там и работала. Что мешало им во время брежневской «оттепели» Сталину в спину плюнуть? Хотя бы дома, в кругу своих друзей. Но никогда такого не было. Так что не мне из своего леса его судить.

Кроме этого, я сказал правду о ядерном оружии, а если точнее, о сроках его появления в нашей стране. И о том, как «Великая заокеанская держава» примется выкручивать руки нашей стране сразу после войны. К сожалению, наша страна в этом направлении безнадёжно проигрывала. Выход был только один – затормозить появление атомной бомбы в Штатах, но сделать это можно было только двумя способами: уничтожением ведущих учёных, работающих в этой области, и прямыми диверсиями на военных лабораториях, заводах и базах потенциального противника. Для этого необходимо было перекинуть за океан достаточно большое количество боевиков и залегендированных разведчиков.

Именно для этого я и предложил свой вариант необычного, но абсолютно легального проникновения в эту страну большого количества людей. Странно, что после высылки Троцкого этой дорогой более никто не воспользовался, но недаром говорят: «Всё новое – это хорошо забытое старое». Комбинация, задуманная мной, охватывала не только уход моего отряда за границу и его полную легализацию, но и предполагала помощь в развитии нескольких сетей боевых групп для разведывательно-диверсионной работы по ядерной тематике. Делать это необходимо как можно быстрее и в массовом порядке – после победы над Германией будет уже слишком поздно.

Чем больше народа мы перекинем в Штаты сейчас, тем быстрее они «растворятся» в этой многонациональной стране и начнут работать. Конечно же, эти боевики и разведчики никакого отношения к нашему отряду иметь не будут, но сам способ проникновения в США вполне возможно провести вместе с моими бойцами. Тем более что останавливаться на том количестве людей, что мы отправим первыми, я не собираюсь. Для того чтобы осуществить то, что я задумал, мне необходима не одна тысяча человек.

Вместо Смирнова к нам прилетели двое следователей НКВД, продолжившие тщательно расспрашивать меня. Мне было на это откровенно наплевать. Пользуясь тем, что в отряде осталось такое количество опытных людей, я тренировал отряд до изнеможения. Опытные люди тоже проводили время с пользой для себя. Следователи участвовали в занятиях наравне со всеми, дотошно расспрашивая меня о различных деталях после тренировок и теоретических занятий. Ребята были действительно грамотные, и я не раз ловил себя на одной забавной мысли: если они так умеют расспрашивать без паяльника, что бывает, когда у них в руках весь арсенал НКВД?

Восемнадцатого марта прилетел Смирнов, с ним вместе прибыли два человека. Обратно улетели один из следователей, двурукий стрелок и двое телохранителей-волкодавов. Помимо своих конспектов они упёрли и две копии моего рукописного талмуда по рукопашке и скоростной стрельбе.

Сначала Смирнов вызвал к себе следователя, потом по одному, по двое начал вызывать своих церберов, и я, глядя на эту суету, начал готовиться к худшему. Забрать меня насильно? Не знаю. В принципе возможно. Только зачем? Мои предложения были такие необычные и настолько «вкусные», что лучше только моментальное окончание войны прямо в эту секунду. К тому же нет никакой гарантии, что мои бойцы при силовом захвате не откроют огонь, а они однозначно откроют.