Я это к чему? Ты мне принёс погоны. Я эту обновку надену, а потом такой вот генерал прикажет мне с боем взять Резекне. А чего твоему генералу тридцать еврейских мальчиков и девочек? У него их тысячи, ещё пришлют. Он будет в тылу задницу греть и походно-полевую жену тискать, а они лягут в грязи вместе со мной, потому что я их не брошу.

Ты, Смирнов, потом будешь волосы у себя на заднице рвать и плести из них коврик, потому что этот генерал будет формально прав – военная необходимость. Это он тебе расскажет с полным осознанием своей правоты. То, что эти мальчики и девочки ножами могут вырезать всю немецкую траншею, твоего генерала волновать не будет, а потом он же будет требовать от своего начальника разведки взять «языка», и в тыл к немцам пойдут неподготовленные добровольцы.

Сколько таких групп погибло на нейтральной полосе, никто даже не считает. А на хрена? Ещё бабы нарожают. Вот только не захотят бабы больше рожать. Количество населения через два десятка лет после войны резко сократится. Не от кого будет рожать. Двадцать шесть миллионов погибших. А сколько не родившихся? Никто никогда не считал, и никто и никогда за этот военный беспредел в моей стране не ответил.

Скажи мне, Смирнов. Впрочем, нет. Я задал этот вопрос Верховному Главнокомандующему нашей с тобой страны в своём послании, которое ты отвёз, но я хочу, чтобы ты повторил этот вопрос ему ещё раз. Ты всё равно будешь писать рапорт и будешь обязан доложить об этом разговоре.

Знает ли человек, которого ты представляешь, сколько людей вот такие комиссары убили к конкретной дате? К Седьмому ноября, к Первому мая, ко дню рождения вождя? Просто из-за тупого необдуманного приказа? Им очень надо было выделиться, и они просто так убили огромное количество своих бойцов.

Комиссару дивизии крайне необходимо было к Седьмому ноября взять прыщ на ровном месте – высотку, деревню или маленький городишко. Без разведки, потому что нет времени. Без артподготовки, потому что нет снарядов. Без авиаподдержки, потому что нет истребительного прикрытия у бомбёров и потому что просто не умеют иначе воевать, кроме как «За родину! За Сталина!». И брали, устилая поля перед деревушками ротами, батальонами, полками и дивизиями. И радостно рапортовали, надеясь получить ещё одну вот такую вот висюльку, и не думали, что после войны в колхозах элементарно не останется мужиков.

Можно под лозунгом «за Родину, за Сталина» убить дивизию. Это война. Для дела бывает просто необходимо, но угробить собственное подразделение из-за деревеньки или районного центра, прикрывшись именем вождя, – это преступление, которое останется безнаказанным.

Я ни слова не вру. Три с лишним миллиона погибших в немецких концлагерях только за первую военную зиму. А как они туда попали, Смирнов? Тебе напомнить, кто их в безумные атаки бросал и оставлял целые подразделения без прикрытия авиацией и артиллерией? Это было и под Ленинградом, и под Москвой, и под Киевом.

Очередной комиссар, надув щёки, будет рапортовать о победе, на передовой в длинные братские могилы будут укладывать уже обстрелянных мужиков, а из запасных полков пойдут на фронт необстрелянные и недокормленные юнцы, которые два раза стреляли из винтовки. Вот так у тебя было на фронте два года и так будет, если ты, Смирнов, промолчишь. Война будет ещё два года. Два кровавых года придётся немцев ломать через колено. Если периодически расстреливать таких командиров и комиссаров, остальные хотя бы начнут думать.

Ты знаешь, почему я своих людей за связью отправил? Мы же много групп отправляли. Если они дошли, то им просто не поверили и поставили к стене. И это людей, вырвавшихся из немецкого плена. Всем этим людям ничего не мешало остаться в любой деревне и просто год прожить в человеческих условиях, а их просто тупо взяли и кинули в штрафные батальоны. Вину искупать.

А какая их вина, Смирнов? Кто-нибудь из их командиров за катастрофу сорок первого ответил? Так что спрашивать с рядового или взводного? От них разве что-то зависело? Именно поэтому я сам в сорок первом году не пошёл за линию фронта, чтобы у стенки не оказаться. Кто бы меня тогда стал слушать? Своих бойцов я отправил только с одной целью. Я хочу помочь не стране, она сама справится, я людям помочь хочу. Вот этим вот Ванькам и Петькам, таким диверсантам, как люди майора, солдатам, которых тысячами под пулемёты кладут вот такие комиссары.

Погоны будут у всех в тылу. Вон посмотри, какие красивые погоны. Ты мне их припёр за линию фронта. Хоть бы подумал, зачем они мне здесь нужны? Хотя я же в тылу сижу. Мне полагается в первую очередь. Всех тыловиков в эти цацки нарядят, даже почтальонов и железнодорожников, а на фронте они только в сорок четвёртом году появятся, вместе с новыми уставами. Сколько людей страна потеряет из-за задержки в полгода? Кто посчитает? Кто ответит за задержку? Никто.

Посмотри, как живут интенданты. Что? Никто этого не видит? Видят и молчат. Почему? Потому что всем так удобно. Система. Бойцы, погибающие в окопах, – самые маленькие винтики этой системы, а интенданты и политработники – элита.

Скажи мне, «Серж», когда в сорок первом ты в Сарье резал со мной полицаев, ты о наградах думал? В Резекне? В Даугавпилсе? Нет. Тебя «Героем» наградили? Где твоя награда? Несущественно? Кто это решил?

Смирнов, почему ты ему награду не привёз, а мне привёз? Или его решили на Большой земле под нож пустить, раз в сорок первом не получилось? Ты здесь, а его начальничек там. Ты ему как помешаешь? Он генерал и за своё кресло будет бороться, а без «Сержа» в США всем остальным делать нечего. Если его там не будет, я за всех нас двадцати копеек не дам.

Ты, Смирнов, можешь дать мне гарантию, что люди, которые мне верят, не окажутся у стенки? Не можешь. Значит, никто никуда не полетит. Не полетит, значит, десятки тысяч раненых умрут без необходимых стране лекарств, а страна потеряет гигантские деньги. Всё, что я тебе показал, далеко не всё, что у меня есть, то, что предложил, тоже не всё. Можно такие вещи сделать, все страны в очередь на поклон выстроятся. На нашу страну молиться будут всем миром. Пока мне не пришлют подтверждение, что люди на месте, это останется у меня. Останется у меня, значит, ничего не изменилось и эти деньги получит не моя страна.

У меня есть пять орденов Боевого Красного Знамени. Первый орден подарила мне Сара. Она решила это в Москве. Её убили люди твоего Управления, майор Сотников. Просто так. Ради своих амбиций и ущемлённой гордости. Им казалось, что им ничего за это не будет, они же неприкасаемые бойцы НКВД. Что творят сотрудники НКВД на своих рабочих местах, что в тылу, что на фронте, вообще отдельная песня. Сколько народу сгинуло у стенки по надуманным обвинениям и из-за элементарного непрофессионализма следователей НКВД, мы с вами тоже никогда не узнаем.

Вы оба останетесь здесь, пока я не получу подтверждение. Если мои люди случайно погибнут в пути, я вас обоих повешу, и твои бойцы, майор, помешать мне не смогут, а попробуют – повиснут рядом. Ты так ничего и не понял, Смирнов. Лучше бы ты мне пару прицелов для снайперов привёз. Зачем мне эти железки? Просто подумай, Смирнов. Мне они здесь зачем? Помогут воевать с врагом? Дадут безопасность моему отряду? Это индульгенция от беспредела НКВД или панацея от всех опасностей? Нет. Висюльки, ради которых любой комиссар на фронте убьёт любое количество своих бойцов.