Заметка из газеты «Третья столица»

По сравнению с восьмидесятыми годами прошлого века криминальная обстановка, как в общем по стране, так и в нашем городе в частности, резко ухудшилась. В особенности увеличилась детская преступность. Возросло число особо тяжких преступлений, совершенных несовершеннолетними, как то: убийства, изнасилования, ограбления. На их долю приходится большая часть преступлений, совершенных малолетками. Появились такие понятия, как детская проституция, детская наркомания, совершенно немыслимые в советское время.

Наступает курортный сезон, и в наш город вместе с долгожданными гостями – отдыхающими – вновь готова хлынуть мутная волна гостей незваных и нежданных: бомжей и беспризорников. Уже сейчас появились первые ласточки – в приемниках-распределителях заняты все места. Полиция пытается бороться с этим злом – или бедой, – но не всё в ее силах. Администрация, простые граждане должны объединить свои усилия и поставить заслон этой мутной волне, иначе наш город никогда не станет цивилизованным курортом европейского уровня, за что все мы не покладая рук боремся.

Пресс-центр МВД

Николая Ивановича Пачморгу, руководителя пресс-центра МВД, вышестоящее начальство приставило к корреспондентке центрального канала, у которой пропала мать, женщина пожилого возраста, без вредных привычек, болезнью Паркинсона или Альцгеймера не болела, деменцией не страдала, в маразм не впадала, особой забывчивостью не отличалась. Пачморга не слишком по этому поводу переживал, хотя и тратил на это дело второй выходной подряд. Алевтину Самолетову он знал и раньше – кто ж ее не знает? – и она ему нравилась. Он несколько лет как вдовел, был бездетен, молод – сорок пять, разве это возраст для мужчины? – и считался завидным женихом. Алевтина, как он слышал, недавно развелась. Конечно, время женихаться было не самое подходящее, он это отлично понимал и готов был помогать совершенно бескорыстно. Тем более, кажется, что-то наклевывалось с подозреваемыми. Вернее, с подозреваемой, малолетней беспризорницей, которая по детской глупости наследила, где только могла: и выходящей из квартиры пропавшей Тугариной Е. А. ее видели, и на даче Елены Александровны застигли, наглая девчонка даже спать улеглась в койке убитой. Конечно, это казалось странным, не такая уж она идиотка, чтоб не догадаться сесть в ближайший поезд и укатить куда-нибудь в Тмутаракань. Но Николай Пачморга, двадцать лет проработавший в органах, столько повидал нелогичных поступков! А уж искать логику в поведении малютки-беспризорной – по всей вероятности, близко знакомой и с наркотиками, и с… таким, что обычной школьнице и в страшном сне не приснится, – ему бы и в голову не пришло. В том, что старуха убита, Пачморга почти не сомневался, за столько дней бы уже объявилась. Дело за малым: найти труп. Вполне возможно, за девчонкой стоял кто-то из взрослых. Вполне возможно, ее подставили. В любом случае, ей многое (или хоть что-то) должно быть известно. В том, что девку удастся сломить, он тоже практически не сомневался. Впрочем, нужно было еще допросить дитятю, потому что все это могло оказаться дикой цепью совпадений, а девчонка была в этом деле сбоку припека и чиста, аки агнец божий. Впрочем, на агнца он бы поставил, как 0,1 к десяти.

В пару ему дали старого волка Петровича. Тот работал в органах, или, как сам он говорил, вламывал, почти сорок лет, больше любил общаться с уголовниками, чем со всем остальным человечеством, и до смерти боялся выхода на пенсию, когда ботать по фене ему будет не с кем и останется одно: пить горькую. Сопровождал их здешний участковый, и участок у него был такой, что до этой горы у него никогда ноги не доходили. Хотя, строго говоря, пропавшая старуха прописана была не по его участку, чему он был несказанно рад.

О домыслах и заботах Пачморги Елена узнала уже гораздо позже. Услышав, что ее обвиняют в самоубийстве, вернее, в собственном убийстве, вернее, в убийстве старческого тела – потому что душа-то ее была здесь, при ней, на месте, – Елена подумала, что все время ждала чего-то подобного. А как она хотела – стать молоденькой – и веселиться?! Еще хлебнешь горюшка-то с этой лже-молодостью. Не счастье ей привалило – форменная беда. Наказание за грехи, при жизни. Как это преддверие преисподней-то называется? Чистилище, во! Сейчас ее тут почистят. Вычистят, откуда надо. Не зря же хотела Медея спалить бронзовую книгу, видать, тоже хлебнула горюшка-то. У Медеи мужа посадили за убийство, которого он не совершал, а тут еще хлеще: посадят за то, что сама себя убила. Елена поймала торжествующий взгляд сестры, дескать, а ну-ка, молодушка, что ты теперь станешь делать! «Помню, я еще молодушкой была, / Наша армия в поход куда-то шла, эх!» Наверное, Клава сто раз уже перекрестилась, что осталась прежней, а то бы и ее за компанию прихватили: вместо одной подозреваемой – две, вот вам и бандформирование. Тьфу! Впрочем, Елена и сама была рада, что Клава осталась взрослой. Но можно ли рассчитывать на эту взрослую, которая до смерти боится всякого начальства, а уж полиции-то!.. Тем не менее Елена решила защищаться изо всех сил, все отрицать, потому что трупа им никогда не найти, старое тело, облетевшее с нее, как шелуха, осталось где-то там, в огненных глубинах земли, куда им ни за что не проникнуть, а нет тела – нет и дела! И сейчас не 37-й год! Не засудят, дудки! Знает она, как там, в этих колониях для малолетних преступников, наслышана, не маленькая. А может, ей и нельзя ничего пришить, по нынешнему ее возрасту? Вот что надо было читать в библиотеке-то: юридическую литературу, а не мифы народов мира!

Петрович вышел из дому с поднятой кверху клеенчатой, в черно-белую полоску сумкой Елены:

– Алевтина, эта сумка?

– Да, это ее сумка, – признала имущество Алевтина и закусила губу.

– Та-ак! – протянул Пачморга и, отведя участкового в сторону, что-то сказал ему. Участковый кивнул и ушел. Елена с тоской смотрела ему вслед, потом взглянула на сестру: Клава оторопела, опешила и одурела. Наверное, тоже вспомнила про то, как посадили мужа Медеи в 37-м году-то, за убийство жены, и совершенно напрасно: потому что Медея, змея, оказалась живехонька! И если тогда посадили мужа, то почему бы теперь не посадить сестру, хоть и двоюродную. Все это ясно читалось на Клавином лице. Нет, помощи от сестры ждать нечего. Да и чем она может ей помочь?

– Ну что, пройдем в дом, Алевтина? – сказал Пачморга. – Думаю, нам предстоит серьезный разговор. – И покосился на Елену.

– Да, да, конечно, – спохватилась Аля.

Все столпились в дверях. Петрович подталкивал Елену в спину, хотя и видел, что она не могла протиснуться сквозь всех, Елена передернула плечами.

– Вот маленькая бестия! – пробурчал шедший следом Витя Поклонский.

– Хоть бы ты помолчал! – не стерпела она.

Витя вопросительно посмотрел на Петровича, а тот закивал:

– Эти чувырлы такие… Спуску не дадут! За два червонца на тот свет отправят! Отмороженные мороженки!