прошу каждого из вас жить в школе по моим правилам и не нарушать их. Правил немного, всего два. Первое – уважайте других, особенно женщин, иначе я выбью челюсть подонку, который решит самоутвердиться на какой-нибудь девчонке, учительнице или поварихе. Второе правило вытекает из первого – не обижайте слабых. Можете считать меня местным шерифом, я буду следить за порядком. Ваши крутые парни – как этот, который сейчас стонет в стол – не напугают меня, нет, не надейтесь. Там, где я учился, такие условия, что ваши «крутыши» сломались бы на второй неделе. И там офицеры меня учили уважению. Уважению к старшим. Все понимают, о чём я?

Андрей обвёл одноклассников и других учеников взглядом, и каждый раз, когда его глаза встречались с глазами кого-то другого, тот кивал, как бы говоря: «Да, мы всё понимаем».

– Повторюсь: вы должны соблюдать всего два правила: уважать других и не обижать слабых. Если я увижу нарушение, придётся мне преподать урок. И сейчас я вам его продемонстрирую.

Андрей стукнул голову Синицына об стол (удовлетворившись, когда на пластик брызнула кровь), ещё сильнее завёл руку ему за спину и вновь вцепился в ворот рубашки. Поставил его на ноги и вместе с ним направился к раздаче столовой, которая несколько минут назад была сценой скандала. Андрей видел, что те две поварихи, ставшие жертвами хамства Синицына, всё ещё стояли, и та, что помоложе, до сих пор прижимала к себе другую, но теперь обе они молча наблюдали за происходящим – к ним шёл Андрей, ведя перед собой человека с разбитым, окровавленным лицом.

Когда они достигли раздачи, он вцепился Синицыну в плечо, и пальцы его грозились впиться в кожу.

– А теперь извинись перед этими женщинами.

После произнесённых слов последовала тишина. Издали послышался звук захлопнутой двери, после которого стало совсем тихо, словно кто-то взял и убавил громкость мира на минимум. Андрей провёл в этой тишине около пяти секунд и, не выдержав, оттянул Синицыну руку до такого состояния, что в любой момент мог раздаться щелчок.

– НЕ НАДО! НЕ НАДО, ПОЖАЛУЙСТА! МНЕ БОЛЬНО, БОЛЬНО, СУКА, БОЛЬНО!

– Извиняйся.

– ПРОСТИТЕ, ПРОСТИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА! – Глаза у поварих были такими большими, будто они видели нечто необъяснимое. – Я НЕ ПРАВ, ЗАБИРАЙТЕ ВСЕ ШОКОЛАДКИ, ВСЕ, ТОЛЬКО ОТПУСТИ МЕНЯ! ПОЖАЛУЙСТА!

– Скажи: «Я прошу перед вами прощения за своё хамство, отныне я буду джентльменом».

– Я ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ПЕРЕД ВАМИ ЗА СВОЁ ХАМСТВО, ОТНЫНЕ Я БУДУ ДЖ…

– Джентльменом.

– ДЖМЕН…

– Джентльменом.

– ДИЖЕМЕН…

– Джентльменом.

– ДЖЕНТЛЬМЕНОМ!

Андрей отпустил Синицына , и тот рухнул на пол – совсем как тряпичная кукла, выброшенная маленькой девочкой. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь окна, мягко дотрагивались до светлых волос человека, чьё лицо превратилось в алую маску боли и страдания. Вот он, самый крутой в классе. Тот, кто держал двадцать с лишним человек в страхе, внушая им уважение к своей персоне, довольный тем, что никто не осмелится сказать ему и слово поперёк, теперь валялся на полу и стонал подобно раненой антилопе, вытирая лицом кафель, обливая его собственной кровью. Все мы за что-то расплачиваемся, и если ты постоянно всеми потакаешь, заставляешь их лизать тебе обувь, когда-нибудь найдётся тот, кто тебя поставит на место. И сделает он это при ущемлённых тобой.

Андрей снова обратился ко всем:

– Этот гадёныш испортил день женщине, которая вообще этого не заслужила, только потому, что он так захотел. Если вас чем-то обидела природа – маленький член там у вас или вы просто тупой – это не даёт вам никакого права компенсировать свою неуверенность на ком-то другом. Если я хоть раз увижу что-то подобное, – Андрей выдержал паузу, – я поболтаю с виновным. Но у меня очень своеобразный стиль общения.

Он направился к своему столу, за которым сидел Коля, но на пару секунд остановился и взял с подноса Синицына три плитки шоколада. Считай, охотничий трофей.

– Уважайте друг друга, – он положил шоколад в рот. – Особенно девушек и женщин, успевших стать матерями.

Именно с того момента весь класс пропитался к Андрею Бедрову уважением.

***

Прошло около трёх часов после событий в столовой.

На уроке русского языка Андрей попросил учителя отпустить его в туалет и теперь, стоя у окна, курил сигарету. По серому питерскому небу, которое ещё совсем недавно блистало голубизной, ласкающей внутри себя солнце, быстро плыли облака, словно каждое из них куда-то стремилось, куда-то опаздывало. Андрей наполнял лёгкие дымом и скользил взглядом по скату крыши здания школы, желая прямо сейчас выйти в окно, сесть на краешке вон там, у вентиляционной трубы, и наблюдать за городом, пока тот живёт. Рядышком располагалось маленькое кафе… и да, в нём тоже были колокольчики. Стоя в школьном туалете, Андрей слышал их перезвон, их мягкую мелодию всякий раз, когда кто-то входил или выходил, и почему-то ему от этого становилось хорошо. Иногда приятно просто послушать биение сердца любимого города, хоть порой он и кажется ужасным.

Слева раздался щелчок. Андрей мигом выкинул сигарету в окно, выдохнул оставшийся внутри дым и повернулся.

Дверь открыла не учительница, не уборщица, а ученица – дверь в мужской туалет, не предназначенный для женщин. Холодный, бело-голубой свет ламп упал на кожу цвета молочного шоколада и поцеловал её, расползшись по всему телу. Андрея поймали большие карие глаза, красоту которых подчёркивали высоко посаженные скулы, а внизу – пухленькие розовые губы, оттенка темнее обычного. Когда Андрей увидел эту девушку – увидел рубашку на её теле, которой совсем там не место, – в низу живота что-то резко дрогнуло.

– Привет, – девушка улыбнулась и вошла в туалет. Из-под её розовых губ выглянули белые зубы, и только по ним – даже не по одежде – Андрей понял, что семья её не бедна. – Можно с тобой поболтать?

Она закрыла дверь и зашагала по плитам, приближаясь к Андрею, а он, сам не заметив этого, рукой вцепился в подоконник и напряг мышцы тела.

– Да расслабься, я не кусаюсь, – снова очаровательная улыбка. Через секунду нос обдало приятным лёгким ароматом цветов, в которых разбирались девочки богатых родителей и не разбирались мальчики из неблагополучных семей. – Меня зовут Клеопатра.

Девушка протянула аккуратненькую ручку, и Андрей, отцепившись от подоконника, легонько пожал её.

– Андрей Бедров, – представился он.

– Я знаю, – искры в глазах. Да, в её глазах проскочили искры. Совсем как от сигареты при сильном ветре. – Уже вся школа знает, кто такой Андрей Бедров. Ты наделал много шума.

Улыбка стала шире, на коже – такой чистой и притягательной – появились ямочки, и чем дольше Андрей смотрел на Клеопатру, тем горячее в нём становилась кровь. И стремилась она в одно место.

Когда Клеопатра чуть подняла подбородок, то действительно стала похожа на КЛЕОПАТРУ. Грация повелительницы чужих сердец, жившей среди золотого песка под нещадно