мне казался совсем другим… таким сильным, уверенным, защищающим женщин, как будто с киноэкранов сошёл. А на самом деле ты… такой же, как Синицын. Просто по нему сразу видно, что он мудак, а ты это скрываешь.

– Бросишь меня?

– Ты слишком хорош в постели, чтобы бросать тебя. Но я подумаю над тем, что ты сегодня со мной сделал. И выйди уже из душа, дай я смою с себя сперму! Зачем кончил в меня? Не успел вытащить?

– Оттуда дети не появляются.

– Но теперь придётся это всё промывать, – Клеопатра вошла в душевую кабину. – Выйди, пожалуйста. Я хочу побыть одна.

Андрей покинул ванную и вскоре встал у окна спальни, посмотрев на крыши Петербурга. Выкуривал сигарету. Он ни о чём не думал, втягивал в лёгкие дым, желая только одного – умереть.

***

Это был чёрный красавец, в котором смешались грация, эстетика и сдержанная брутальность. Yamaha YZF-R1 – выпуска две тысячи двадцатого года. Всё прошлое лето Коля горбатился на нескольких работах – легальных и нелегальных, – чтобы купить себе модель последнего поколения, и ему это удалось. О, а как переливался светом металл под лучами склоняющегося к горизонту солнца. Казалось, Андрей нашёл ту самую третью вещь, на которую можно смотреть бесконечно: стоящий под солнцем железный зверь, кожу которого ласкают блики, названного изобретателями Yamaha YZF-R1, а хозяином – Рэкки.

Андрей не видел в мире никого красивее этого зверя. Даже Клеопатра со своими скулами, притягательными формами, словно вылепленными страстным художником, и рядом не стояла с этими угловатыми, острыми частями тела, любоваться которыми можно вечность. Ни один дикий зверь не переплюнет по грации Рэкки, Андрей видел в нём красоту всего мироздания, сочетание лёгкой женственности, просачивающейся в круглых шинах, и грубой мужественности, о которой кричали металлы, словно врезающиеся друг в друга, создавая корпус. Частично двигатель проступал наружу, и при взгляде на него Андрей преисполнялся незнакомой ему нежности, которая в нём же и тонула, – он не знал, кому эту нежность адресовать, потому что относился к Рэкки как к мужчине. Но всё же было в этой выглядывающей части двигателя что-то женское, будто шикарная грудь вылезала из декольте чуть больше позволенного.

Андрей любил смотреть, как солнечные лучи, постепенно исчезая, пытаются ухватиться за железного зверя, ласкают его и просят уйти с ними, но он оставался, наступали сумерки, и только Андрей с Колей могли наслаждаться его красотой, его неистовой, грубой грацией. Рэкки впитывал их взгляды, казалось, с каждой секундой он становился всё красивее и красивее.

А как он рычал, как он рычал! Из-за спортивной, очень крутой посадки порой Андрей чувствовал, что чуть ли не прижимается к Рэкки. И когда кисть проворачивала правую ручку, откуда-то из глубин (из-под самой земли, впиваясь в колёса) нарастал рокот дикого, молодого зверя. О да! Андрей обожал такие моменты! Именно ради них и стоило жить, ведь как можно предаться смерти, когда есть подобное чудо, есть эта приятная вибрация меж ног, прижатых к корпусу, эта мощь, впитывающаяся в тебя через руль, и то ослабевающий, то набирающий силу рёв? Да, Андрей был влюблён в Рэкки, хоть и не мог объяснить почему. Неизвестно отчего его душа преисполнялась нежности, желания и дикого драйва, когда взгляд летал по металлическим формам слияния Афродиты и Ареса.

Андрей и Коля слиняли со школы после четвёртого урока, взяли Рэкки из гаража (Коля как раз залил новое масло) и выехали за город, надеясь, что успеют вернуть мотоцикл до приезда родителей. Ехали они посменно, но в основном вёл Рэкки хозяин, а Андрей лишь сидел пассажиром, обнимая Колю и наблюдая за тем, как постепенно городские пейзажи сменяются областью, в которой не было высоких зданий и в которой уместилось гораздо больше природы.

Сейчас стрелки на часах миллионов петербуржцев показывали семь часов вечера, зашедшее солнце и наступившие сумерки говорили то же самое. Конечно, в другой день Андрей бы не позволил себе так долго гулять, но сегодня… отца отправили в командировку на целую неделю! Так что он мог спокойно не возвращаться домой допоздна, не боясь ударов отца и его впадших, красных глаз.

Андрей сбросил скорость, зажав указательным и средним пальцами правой кисти ручку тормоза, подкатил Рэкки к хозяину и, приглушив зверя, опустив ножку, слез с него, после чего снял шлем. И отдал его Коле со словами:

– Хорошо покатались.

И покатались они действительно хорошо – два часа истинного наслаждения, наедине с землёй, воздухом и небом. Андрей ещё раз окинул взглядом поле и втянул в себя его аромат, аромат земли, взвороченной двумя быстро вращающимися колёсами. Высоко над головой и одновременно очень низко крышу мира устилал вишнёвый сок, расползающийся по небу к самому горизонту. Казалось, весь мир – просто стеклянный шарик на лавке сувенирного магазина, и какой-то неаккуратный покупатель пролил на него своё вишнёвый сок, так что теперь жители стеклянного шарика, поднимая голову, видели тёмно-розовую, почти бордовую пелену, перекрывающую звёзды. Поле выглядело бескрайним, словно ему нет конца. Беги, беги, эта трава под ногами никогда не закончится! Почти везде оно было ровным, именно поэтому Андрей с Колей любили кататься здесь, разгоняться на сколько хватит духу и визжать от восторга! Лишь кое-где были выбоины, попав колесом в которые Андрей несколько раз переворачивался. Да ерунда! Ничего серьёзнее ушибов там нет.

– Красиво, правда? – сказал Коля. – Вроде и не наследие ЮНЕСКО, просто поле, а всё равно дух захватывает.

Да, дух захватывало. Лёгкие насыщались воздухом, какой не заглядывал в город и был наполнен этой подступающей вечерней магией, которую очень хорошо чувствуют одинокие. Миллиметр солнца выглядывал из-за линии горизонта, как бы говоря: «Пока! Увидимся завтра!» А по небу тем временем стекал вишнёвый сок, видимо, владельцу сувенирной лавки глубоко плевать на этот стеклянный шар. Издалека доносился шум машин, проносящихся по трассе, гудки клаксонов, изредка – ругань, чаще – рёв двигателей. Вот что представлял собой мир, когда Андрей подъехал на Рэкки и вернул его Коле вместе с шлемом. Красоту. Мир представлял собой красоту.

– Давай выпьем, – предложил Коля и плюхнулся на землю, опершись спиной на мотоцикл. Подтянул к себе заранее приготовленную сумку. – У меня есть кое-что очень и очень классное, amigo.

– В этом я не сомневаюсь, – Андрей сел рядышком, тоже опершись спиной на мотоцикл.

На бескрайнем поле, покрытом ковром зелёной травы, что скоро засыплет снегом, сидели два друга, спины их поддерживал зверь из стали, пока мир вокруг наконец был очищен от людей, хоть и на время. Андрей чувствовал здесь единение с природой, чувствовал, что они с Колей и этот умирающий закат – одно целое, меж ними нет препятствий. Наверное, именно в такие