Дэниэл молча смотрел на нее в течение нескольких секунд, а затем кивнул.

— Да, все так и происходит, как вы рассказали. Когда вспыхивает эпидемия, все панически боятся заразиться. Это неудивительно, поскольку сложно избежать контакта с человеком, который так сильно истекает кровью. Если кто-то в семье заболевает, иногда все остальные просто убегают из дома и оставляют его умирать в одиночестве. Это ужасно.

Эмма опустила глаза.

— То же самое произошло и с моей матерью. Я узнала это по архивным материалам. Ее коллега уехал со станции, стараясь договориться, чтобы маму эвакуировали. А местный помощник сразу же сбежал. Некому было даже подать ей обезболивающее или глоток воды. Она умерла в полном одиночестве. — Эмма посмотрела на Дэниэла. — Позже ее тело нашли в спальне на станции.

— Да, я слышал об этом, — с сочувствием произнес Дэниэл. — Но… знаете что? Она не была в полном одиночестве.

— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Эмма.

— Когда я только приехал на станцию, чтобы начать свое исследование, я обнаружил на стене в спальне фотографию. Она висела прямо возле кровати таким образом, что ее можно было видеть, даже не поднимая головы с подушки. Это фотография маленькой девочки… — Его голос стал мягче. — Я думаю, что это вы.

Эмма с трудом проглотила комок в горле. Сьюзан всегда брала фотографию дочери в экспедиции и обычно хранила ее под подушкой.

— Что вы сделали с фотографией? — почти шепотом спросила Эмма.

— Те, кто работал на станции до меня, не трогали ее, и я тоже оставил ее висеть, как и прежде. Такое впечатление, будто ей там самое место. Когда мы вернемся на станцию, я вам покажу.

Эмма молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. У нее возникло ощущение, будто ей неожиданно сделали подарок. Подумать только: она сможет увидеть и даже потрогать эту фотографию — доказательство того, что она в какой-то степени была рядом с матерью, когда та находилась при смерти. Даже если ничего больше не выйдет из предпринятой ею поездки в Танзанию, одна эта находка стоит всего.

— Сейчас в этой комнате спит Ндугу, — добавил Дэниэл. — А я сплю в пристройке во дворе, можно сказать, в сарае.

Эмма с удивлением посмотрела на него. Насколько она помнила, на станции было всего лишь два основных помещения: лаборатория и комната напротив. Всю остальную территорию занимали пристройки. По ее представлениям, единственную нормальную комнату должен занимать начальник лаборатории, а не его помощник. Как правило, ученые ревностно относятся к своему статусу.

— Мне нравится спать в маленькой комнате, — добавил Дэниэл, как будто угадав ее мысли. — Чувствую себя более комфортно. — Он внимательно посмотрел на Эмму. — Эта комната сейчас убрана в ожидании приезда Ндугу из Аруши. Мне кажется, что для вас это самое подходящее место на станции. Но если хотите, мы можем поменяться.

Эмма в ужасе открыла рот, внезапно осознав, почему Дэниэл предложил ей поменяться комнатами. Она попыталась представить, каково это — остановиться на ночь в той же самой комнате, где умерла ее мать. И более того — постараться уснуть. Эта мысль показалась ей просто чудовищной, и она уже хотела было попросить Дэниэла пустить ее в свою комнату, в каком бы она ни была состоянии. Но затем какое-то внутреннее чувство побудило ее отказаться от этой идеи. Эмме стало интересно, каково это — лечь на том же самом месте, где раньше спала Сьюзан. Смотреть на потолок и видеть то, что видела она. Слышать те же самые звуки, вдыхать те же самые запахи…

Пока Эмма мучительно раздумывала над выбором, она смотрела на Дэниэла, который спокойно и терпеливо ждал ее ответа. Ей вспомнился тот полный уважения взгляд, которым он одарил ее в момент, когда она сказала, что они должны ехать прямиком в Малангу. Ей захотелось снова почувствовать на себе этот взгляд. Она не сомневалась, что он придаст ей сил.

— Я думаю, мне лучше остаться в комнате моей матери, — после довольно продолжительной паузы произнесла Эмма.

Дэниэл медленно кивнул, как будто понимая, какая борьба чувств только что разыгралась у нее в душе. Затем он встал из-за стола и подозвал мальчика-официанта, чтобы тот убрал тарелки.

Основная дорога из Малангу была широкой и ровной, особенно по сравнению с той местностью, через которую они ехали днем. Темнота, казалось, со всех сторон окутывала машину, неохотно расступаясь только под светом фар. Они молчали, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Скачущий свет фар действовал почти гипнотически. Эмма незаметно для себя задремала, когда вдруг услышала голос Дэниэла:

— Вы не против, если я буду слушать музыку? Это не даст мне уснуть.

Эмма вспомнила про то, что у Дэниэла в кармане был айпод.

— Конечно. Если хотите, я могу повести машину вместо вас.

Эмма подумала, что Дэниэл целый день был за рулем и наверняка уже сильно устал. Но, предложив свою помощь, она с недоверием покосилась на неосвещенную приборную доску и на коробку передач, на которой от времени стерлись уже все обозначения.

— Учиться ездить на этой развалюхе в темноте слишком опасно. Я лучше буду слушать музыку, а вы можете пока вздремнуть. — Дэниэл вытащил из кармана наушники вместе с серебристым айподом. Распутав провода, он надел наушники, и его тело сразу же как будто наполнилось новой энергией, а голова начала двигаться в такт музыке, которую Эмма не слышала.

Спустя несколько минут Эмма наклонилась к Дэниэлу и спросила, какую музыку он предпочитает. Она даже не предполагала, какой ответ может услышать. Местная эстрада наподобие той, что она слышала в такси по дороге из аэропорта в Арушу? Или же классическая музыка, к которой Дэниэл мог пристраститься, будучи студентом?

Дэниэл взял один из наушников и протянул его Эмме. Она пересела на среднее сиденье, чтобы можно было достать до провода. Ее плечи были совсем рядом с плечами Дэниэла, но не касались их. Прижав наушник к уху, она внимательно вслушалась в музыку, которая отличалась от всего, что она слышала раньше. Это была смесь американского рэпа, рэгги и традиционных африканских песнопений. Единственный вокалист наполовину проговаривал, наполовину пропевал слова, которые были, скорее всего, на суахили.

— Это танзанийский хип-хоп, — сообщил Дэниэл, широко улыбнувшись и обнажив свои белоснежные зубы, которые были видны даже в темноте.

— Правда? — изумилась Эмма.

— Танзания — это родина африканского хип-хопа, — добавил Дэниэл. — В Дар-эс-Саламе я довольно часто ходил по клубам и слушал такую музыку. Этого исполнителя зовут Насанго. Он родом из этих мест. Ему подпевают мужчины из племени масаев.

— О чем он поет? — спросила Эмма.

— О проблемах, с которыми сталкиваются бедные и покинутые всеми люди. О том, как они уповают на силу Ол Доиньо Ленгаи — Горы Бога.

Гора Бога.

В темноте вулкана не было видно, но Эмма хорошо помнила, как он выглядит днем. Возвышаясь до самого горизонта, гора внушала почти священный трепет, который невозможно было бы признать, а тем более логически объяснить, прибегая к научным знаниям Саймона.