Эмма закрыла глаза и позволила музыке проникнуть внутрь себя. Музыкальный ритм перекрывал подпрыгивающие движения машины. Благодаря небольшому расстоянию между их плечами Эмма почувствовала, что тот же самый ритм наполняет и тело Дэниэла.

Вскоре голос солиста стих, на передний план вышли традиционные песнопения масаев. Эмме показалось, что их сильные и мужественные голоса вливаются в темноту ночи и разносятся далеко вокруг.

Дэниэл уверенно вел машину до самой станции. Когда он наконец выключил фары, глаза Эммы постепенно привыкли к темноте, и при слабом сиянии полумесяца она разглядела очертания «лэнд крузера».

— Мози, скорее всего, отправился ночевать в деревню, — сказал Дэниэл. — Придет утром.

Он достал фонарик из кармана в двери машины, открыл багажник и посветил Эмме. Из багажника они оба достали по охапке травы, купленной по дороге у фермера, который вез ее к себе домой на ручной тележке. Эмма заплатила за целую вязанку травы, надеясь, что ее хватит верблюдам по меньшей мере на несколько дней.

Спотыкаясь, она зашагала по тропинке к дому. На одном плече у нее висела сумка, а обе руки были заняты охапкой сухой травы, которая неприятно царапала запястья. Подойдя к проволочной сетке забора, они услышали громкий рев верблюдов. Самих животных не было видно — можно было разглядеть лишь их темные тени. Почему верблюды ревели, Эмма не могла понять — то ли затосковали в одиночестве, то ли что-то напугало их, то ли они просто проголодались.

Дэниэл открыл калитку, и они оба зашли во внутренний двор. Он тут же заговорил с животными, стараясь их успокоить. Послышался шорох — это Дэниэл бросил на землю свою охапку травы. Затем Эмма услышала скрип открывающейся двери, которая тут же с грохотом захлопнулась. Через некоторое время до Эммы донеслось содрогание включившегося дизельного генератора, и над дверью, выходившей на задний двор, загорелась лампочка, осветив весь двор.

Эмма пошла к тому месту, где стояли верблюды. Она увидела, что Дэниэл положил охапку травы в тачку.

— Отдайте им свою траву, — сказал Дэниэл. — А ту, что в тачке, оставим на потом.

Эмма разбросала траву по земле и отступила на шаг назад. Уткнувшись мордой в траву и листья, верблюдица принялась жадно поглощать еду, держа свою раненую ногу слегка на весу. Тем временем ее детеныш игриво разбрасывал траву мордой.

Дэниэл подошел и встал рядом с Эммой. Несколько минут спустя верблюдица насытилась и поковыляла к ним. Не обратив никакого внимания на Дэниэла, она повернула голову к Эмме, понюхала ее волосы и потерлась своими пухлыми бархатистыми губами о щеку Эммы.

— Вы ей понравились, — с улыбкой произнес Дэниэл. — Потому что вы женщина, причем белая. Она думает, что теперь она принадлежит вам.

Эмма улыбнулась. Что ни говори, приятно осознавать, что ты нравишься такому крупному животному.

— Что с ними будет делать полиция?

— По идее, их должны держать до тех пор, пока не найдется законный хозяин. Но это может занять некоторое время, а за животными нужно ухаживать. Поэтому я думаю, что их сразу же продадут. Верблюжонок уже достаточно взрослый, и его можно продать на рынке. А покалеченную верблюдицу отдадут в питомник львов.

— Питомник?

Дэниэл замялся и потом с некоторой осторожностью продолжил:

— Тут в окрестностях живет один пожилой англичанин. Он держит питомник львов — выхаживает осиротевших львят, а когда они вырастают, выпускает их обратно на волю.

— А зачем ему верблюды?

— Ему нужно чем-то кормить своих животных. Кроме того, когда взрослые львы приходят навестить его, он тоже угощает их мясом. Поэтому он покупает старых и покалеченных верблюдов.

Эмма встрепенулась.

— Вы хотите сказать, что ее убьют?

— Боюсь, что так, — ответил Дэниэл. — Это Африка. Здесь выживает сильнейший.

Эмма повернулась к верблюдице, которая высоко держала голову и, прикрыв глаза от удовольствия, пережевывала травяную жвачку. С ее подбородка стекала зеленая от травы слюна.

— Мы можем как-то подлечить ее ногу? — спросила Эмма, на что Дэниэл кивнул.

— Я сейчас обработаю рану антисептиком, а завтра займемся более тщательно.

Он откатил тачку с травой в небольшой огороженный участок двора, чтобы верблюды ее не достали, а затем скрылся в одной из пристроек, чтобы взять нужные медикаменты. Тем временем Эмма наполнила два ведра водой из бака и осторожно, чтобы не расплескать, поднесла их животным. Пока верблюдица пила, Дэниэл приподнял ее ногу, выдавил мазь на рану и втер ее большим пальцем.

— До утра этого будет достаточно, — сказал он и зевнул, прикрыв рот предплечьем. — Я очень устал, да и вы, наверное, тоже.

Эмма мысленно прокрутила события прошедшего дня и молча кивнула в ответ.

Дэниэл направился к дому. Вытащив ключ, висевший у него под футболкой на кожаном шнурке, он вставил его в замок и, подвигав из стороны в сторону, наконец провернул его и открыл дверь. Эмма вошла в дом следом за ним. В коридоре стоял уже знакомый запах керосина и древесного дыма, смешанный с аэрозолем от насекомых, который еще не выветрился из ее волос. Дэниэл включил единственный источник света — это была голая лампочка, свисавшая с потолка посередине коридора. Затем он подошел к дверям, находившимся одна напротив другой по обеим сторонам коридора. Отворив ту из них, что вела в спальню, он включил свет и вошел внутрь.

Немного поколебавшись, Эмма проследовала за ним. Эта большая комната по размеру и форме была полным зеркальным отражением лаборатории. Эмма направилась прямо к кровати. Часть стены у изголовья была наполовину скрыта москитной сеткой, которая висела на деревянной раме над кроватью, но через сетку Эмма смогла-таки рассмотреть фотографию на стене. Упершись коленями в кровать, она отодвинула сетку в сторону и замерла.

Несмотря на поблекшие от времени цвета, она сразу же узнала эту фотографию. Такая же хранилась в альбоме ее отца. Снимок был сделан накануне ее седьмого дня рождения — за несколько дней до того, как Сьюзан уехала в Танзанию. Эмма всмотрелась в глаза маленькой девочки на фотографии. Эти глаза были полны радости и тепла.

— Это вы? — тихо спросил Дэниэл.

Эмма молча кивнула, чувствуя подкатившийся к горлу ком. Ей представилось, как Сьюзан лежала здесь и смотрела на личико своей маленькой дочери. Возможно, это и было для нее кое-каким утешением, но ужасная боль потери и сожаления, несомненно, была сильнее. У Эммы появилось ощущение, что ее вот-вот накроет темная волна.

— Здесь есть вода, — донесся до нее голос Дэниэла — мягкий, но вместе с тем настойчивый. Отвлекая ее внимание от фотографии, он указал на прикроватную тумбочку, застеленную традиционной африканской тканью. На ней стояла бутылка с водой и стакан, прикрытый куском муслина с цветными бусинами по краю. — Вы можете не бояться ее пить. Ее прокипятили и пропустили через фильтр, — продолжал Дэниэл почти успокаивающим тоном. — Когда утром вернется Мози, он откроет машину и достанет ваш чемодан.