— Вот, холодильник еще купить надо. Думаю, из трёх пенсий смогу собрать на первый взнос в рассрочку. Валя и Зина купят, а Зинын муж поможет привезти, — по-хозяйски рассуждала девушка. — А вы ж это чего просто так стоите, наливайте… Комнату-то обмыть надо, а то счастья не будет.

— Кстати, Надя, о пенсии. За комнату бухгалтерия будет отчислять, что положено. И после того как закончится твой курс лечения, ты можешь покупать у них путёвки и питаться здесь постоянно, если хочешь. А можешь и сама готовить, я смотрю, ты и плиточкой разжилась.

— Что сами отчислять будут, хорошо. Мне ходить на почту платить будет трудно. А плитка? Вот дала девочкам деньги, они мне и купили.

Малеванный видел, что плитка не новая, почищена, вымыта, но не новая. Обманули подружки Надю, но ничего не сказал. Жалко было портить ей настроение. Он впервые видел её такой весёлой и разговорчивой.

— Ну что, за мою комнату? Спасибо вам, Анатолий Иванович, — и Надя залпом выпила то, что Малеванный разлил по стаканам. Он внимательно посмотрел на девушку и выпил тоже. Молча.

Потом отдал Наде ордер на комнату, пакетик с конфетами и, погрозив пальцем:

— А с водкой не балуйся, — вышел.

«Ну что ж ты ко мне привязался-то…»

Опять сон, и снова не поймёшь, ночной кошмар это или явь.

Как будто идет она по берегу реки, своими ногами идёт, по колено в воде, а за ней неотступно следует Эйнштейн. Он ничего не говорит, только ей очень неприятно, оттого что он преследует её.

«Хоть бы сказал что-нибудь, что ли… — сердилась Надя, — что толку вот так, молча, ходить за мной?»

Она попыталась убежать. Ей казалось, что она бежит быстро-быстро. Даже воздух сопротивлялся её стремительному бегу, становился таким плотным и тягучим, но, оглянувшись, она опять видела его, идущего за ней спокойным шагом.

Проснулась. На душе неспокойно. Грязно как-то. Дышать тяжело.

«Наверное, надо форточку открыть, душно как-то».

Упершись руками в кровать, села. Во рту пересохло, голова кружилась, и почему-то было стыдно.

«Нет, не хочу… не хочу ни о чём думать… зачем всё? Всё равно ничего не получится… Ни-че-го… Это только в книжках да в кино хеппи-энд бывает, а в жизни…»

Она потёрла руками по своим бесчувственным бёдрам. Потом, придвинув к себе поближе инвалидное кресло, перенесла в него свое тело.

Посетив туалет, подъехала к алюминиевой кастрюле. Открыла её и достала оттуда бутылку водки.

«Нет, не буду, сопьюсь еще», — она поставила бутылку на место и закрыла крышку. Вздохнув, направилась к кровати, но, не доехав, развернулась и быстро, чтоб не передумать, поехала назад к заветной кастрюле, по дороге прихватив со стола стакан. Опять достала бутылку, налила полстакана водки и залпом выпила.

«Уф-ф-ф…»

Надя так и осталась сидеть, держа в одной руке бутылку, в другой — пустой стакан. Через несколько минут «лекарство» подействовало. Мышцы расслабились, в голове зашумело, и девушка, глубоко вздохнув, заткнула бутылку пробкой и поставила её назад в кастрюлю.

Рассвет застал её сидящей в своём кресле.

«Сегодня в санатории у кого-то свадьба, — подумала девушка, — а у меня день рождения… восемнадцать лет… кошмар…»

Внезапно Надя разволновалась. На глаза навернулись слёзы. Ей стало ужасно жаль себя, всеми брошенную и забытую калеку, руки задрожали, дыхание стало прерывистым, и она неожиданно захлебнулась слезами.

«О господи! Люди женятся. Они счастливы… Потом у них будет семья, дети, а я… А я никогда… Как это вынести!? Зачем тогда жить? Для чего?»

И она не нашла ничего лучшего, чем опять открыть свою кастрюлю.

В четыре часа пополудни в дверь постучали.

Надя спала, отвернувшись к стене, и стука не слышала, но дверь по совету главврача не закрывала — мало ли что, вдруг помощь понадобиться. А сегодня, после того как она, жалея себя и отмечая свой день рождения, выпила почти два стакана водки, ей уже было совсем всё равно. Она с грехом пополам сумела добраться до кровати и переползти на нее и моментально забылась в пьяном сне.

— Надежда Андреевна, — услышала она чей-то голос, который знала, но никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, — с днём рожденьица вас!

Надя открыла глаза и увидела Константина Николаевича, врача, который так много для неё сделал. Он уже успел осмотреть Надино жилище. Заглянул он и в заветную алюминиевую кастрюлю и всё понял: жалко девочку… Помочь бы, но как? Да и своих проблем по самое не хочу…

— Здравствуйте, — наконец ответила она, потерев глаза ладошками, — а откуда вы… Вы помните? — удивилась она, догадавшись, что дата её рождения была записана в её истории болезни. — А это что, мне? — глаза её стали большими и круглыми, когда она увидела на столе букет цветов, стоявших в стеклянной вазе, и большого голубого кудрявого медведя.

— Тебе. Подарок.

— Спасибо, — пролепетала сухими губами, пряча глаза.

— А ещё мы сейчас с тобой оденемся и пойдём на свадьбу.

— Куда-а?

— На свадьбу. Я тебя со своим племянником и его друзьями познакомлю. Заодно и твой день рождения отпразднуем.

— Не пойду. Меня на свадьбу не приглашали.

— Приглашали. Вот даже пригласительный написали. Я его в твоей двери нашёл.

Доктор, конечно лукавил. Это он попросил невесту пригласить девушку и написать для неё персональное приглашение, зная её гордый характер. Дело в том, его племянник Богдан находился в стадии развития отношений со свидетельницей невесты, подругой Оксаны. И с Вадимом был знаком — учился на одном факультете университета. Вся честная компания жила в одном дворе, дружили с детства, и посему были приглашены на свадьбу и Константин Николаевич, и его жена Татьяна, и ближайшие соседи. Некоторое время назад Коваленко позвонил капитан Малёваный и, обеспокоенный тем, что Надя начала выпивать, попросил, чтобы он время от времени тоже проведывал девушку. Анатолий Иванович, то ли по доброте душевной, то ли в силу своих профессиональных обязанностей, чувствовал ответственность за Надю. Не мог он пройти мимо её судьбы. Почему? Он и сам не знал — не мог, и точка.

Надя удивлённо посмотрела на красивую открытку и бросила:

— Всё равно не пойду.

— Почему?

— Мне надеть нечего.

— Надя, не выдумывай. У тебя вот есть красивый свитер. А ножки мы тебе закроем этим симпатичным одеяльцем, что мишка с собой принёс.

— Какое одеяльце?

— Ну как же! Вот он же сидит на нём… А ну, давай-ка его сюда, мы Надюхе ноги накроем, а ты так посиди, у тебя попа толстая, мягкая. Слушай, Надя, ты когда-нибудь видела кудрявых медведей?

— Нет, не видела, — зазвенел колокольчиком весёлый голосок, — но я и голубых медведей тоже не видела.