Навстречу пропылила «эмка», протащился обрубок грузовика «ГАЗ-4» с подпрыгивающими в кузове досками. Олег прижался к изувеченному поребрику, вышел из машины.

Рынок работал. Полчаса назад Березин, выехав из города, сделал остановку, съел банку овсяной каши. С куревом было сложнее. Курила вся страна, временами поиски табачных изделий превращались в настоящие приключения. В округе было людно — как-никак городской центр.

Олег перешел дорогу, потолкался в торговых рядах. Особым ассортиментом рынок потребкооперации не блистал. Продавались прошлогодняя картошка сомнительной наружности, ранняя зелень, соленья в банках. В мясную лавку стояла очередь — уже издали было слышно, как рубят кости.

Карточки не отменили, и большинство населения жило только на них. Что-то купить на деньги в государственных магазинах было невозможно. В магазинах кооперации и на рынках банкноты имели хождение, но цены сводили с ума — особенно на курево и водку. Большинство торговых операций балансировало на грани нарушения закона. На мелкие нарушения милиция смотрела снисходительно — все понимали, что людям надо как-то жить.

Деньги у майора контрразведки водились. Он приобрел несколько банок трофейных консервов, пару пачек папирос, спички, бутылку ситро без газа. А когда перешел дорогу и собирался сесть в машину, как-то тоскливо заныло под ложечкой.

Это был явный сигнал. Мимо прошел невзрачный мужичок в кепке, искоса глянул и поспешил нырнуть в переулок. Тянущее чувство в загривке оставалось долго и даже усиливалось.

По проезжей части тащились машины: «эмки», грузовики. Прорычал двухтонный «ГАЗ», едва не зацепил приткнувшуюся к поребрику «эмку». Водитель высунулся, смерил взглядом щель между машинами, ухмыльнулся, мол, ладно, в следующий раз попаду.

С плаката на стене здания смотрел суровый советский солдат, надпись гласила: «Очистим советскую землю от фашистской нечисти!» На той стороне дороги шумел рынок, сновали люди. Сзади, на крыльце горотдела, курили сотрудники — уже другие, настала их очередь.

Кучерявый сержант в заломленной на затылок фуражке бросал в сторону Олега любопытные взгляды, наткнувшись на встречный взгляд, смутился. Нет, не то… майор чувствовал недоброе внимание к себе. Смотрели со злостью, досадой, раздражением — дескать, только этого субъекта тут не хватало! Смотрели так, словно знали, кто он такой и зачем сюда явился.

Это было странно. Может, он ошибался? Больная голова не дает покоя, пухнет воображение. Нет, на него точно смотрели. Откуда — непонятно. Возникало глупое ощущение, что сейчас начнут стрелять.

Самое лучшее в подобной ситуации — не подавать вида. Он даже ухом не повел. Сделал вид, что надышался свежим воздухом, и забрался в машину. «Надо бы снова тент накинуть, — мелькнула мысль, — на всякий случай. Так хоть шальная граната не залетит».

В этом странном эпизоде была пища для размышлений. Не исключался самый плохой вариант: клиническая паранойя. Пора бы уже… Мания преследования вместо интуиции? Он возражал против такого варианта. Но и первый не радовал. Жжение в затылке усиливалось.

Олег проехал квартал. Стало лучше. Но теперь появилась злость. Не понравилось ему знакомство с городком. Он повернул направо, доехал до оврага, у которого обрывался городок.

Проезд сквозь лесополосу здесь отсутствовал. Валялись сгнившие деревья, обросшие грязью гильзы снарядов, чернели воронки. В 1941-м здесь стояла батарея, прикрывала западную окраину Никольска. Ей и досталось от немецких танкистов… Для засады это просто идеальное место!

Березин расстегнул кобуру, огляделся. Переулок был пуст. Еще только май, а уже бурьян по пояс. Он повернул направо, двинул машину по едва видневшейся из-под чертополоха грунтовке. Следом никого. Померещилось? Делать выводы было рано. Он чертыхался, что забрался в такую глушь.

Дворец был рядом, за деревьями, а попробуй доберись! Колеса месили грязь, но автомобиль оказался неплох — не застрял ни разу. Майор объехал городок, сделал остановку на северной окраине. Слежка отсутствовала. «А зачем следить, если и так понятно, куда я поеду?»

Он выехал на гравийную дорожку за чертой города и через пару минут оказался у знакомых ворот. Память — странная штука: стоило увидеть, и словно не было этих двух с половиной лет! 17 сентября 1941 года ворота были также настежь, за ними царило такое же запустение. Но в 1941-м северный парк смотрелся лучше. Он был заброшен, не ухожен, но цел. А теперь тут — как Мамай прошел: переломанные деревья, воронки от снарядов, раскуроченная лавочка повисла на толстой ветке и смотрелась весьма странно. Трупов, конечно, не было, но возникало опасение, что если углубиться в лесистую зону, то можно наткнуться на всякое…

Через пару минут он выбрался к северному парку. Здесь тоже похозяйничала война. Скульптур не осталось, возвышались одни пьедесталы да треснувшие вазоны. Северная сторона дворца тоже сильно пострадала. Купол был пробит в нескольких местах. Зияли провалы, обрушилась часть крыши, наружу торчали обугленные вертикальные балки. От позолоты не осталось и следа, слезла краска, уцелевшие стены смотрелись так, словно их усердно подвергали копчению. Разбитые фальшколонны, пилястры, осыпавшиеся козырьки над оконными проемами.

Арка в левой части здания, на удивление, сохранилась. Основание пролета было мощным — выдержало несколько артиллерийских попаданий. Вспомнилось, как сыпались на голову элементы перекрытий, когда они уходили отсюда на тех машинах…

Дугообразный купол заметно просел. Волосы шевелились, когда он проезжал под ним. Во внутреннем дворе часть пространства уже расчистили. Олег узнавал предметы антуража, испытывал при этом странное чувство. Крыльцо сохранилось, напротив него стояла грузовая машина с отброшенным бортом. Знакомые атланты подпирали бельэтаж, но шеренга скульптур понесла потери. А те, что выжили, смотрелись, мягко говоря, не празднично.

Он поставил машину рядом с грузовиком. Смотреть на все это было тяжело. Разбитых ангелов с крылышками стащили в кучу. Валялся перевернутый пьедестал. Вместо газонов и кустарников теперь была пашня. Фонтан подвергся прямым попаданиям, сложился и провалился в землю. Живописные террасы, спускающиеся к югу, раньше связывали белокаменные лестницы. Сейчас — тропинки, протоптанные между обломками гранита и мрамора. Дворцовая церковь осталась без куполов. Сильно пострадал восточный портик — там взрывом снесло колонны, их обломки валялись в грязи. Прогнулся верхний этаж, который они подпирали. Край здания висел, как стреха над избой. Опасное место огородили дощатым забором.

Павильоны в глубине парка тоже лежали в руинах. Олег отыскал взглядом гараж в низине с правой стороны. Там тоже все было печально: часть строения уцелела, другая вмялась внутрь. Причудливо смотрелась сохранившаяся скульптура в центре парка — человек в треуголке на высоком пьедестале. Земля вокруг него была расчищена, там даже пытались оформить клумбу. Надо же с чего-то начинать…

С крыльца спускался долговязый небритый мужчина в «летней» телогрейке. За плечом висела охотничья берданка. Из здания вышла невысокая женщина со сколотыми на затылке русыми волосами, опасливо посмотрела в сторону Березина.